Название: Прощание-прощение
Автор: Anuk-sama
Бета: PaleFire
Фандом: Torchwood
Пейринг: Джек/Янто, Оуэн/Янто
Рейтинг: R
Предупреждение: 1) насилие, принуждение; 2) парный фик к «Страх и ненависть в Кардиффе», 3) POV Янто
Посвящения: robin puck, с днем рождения!
читать дальше
Еще один день подошел к концу. Я не вижу ни закатов, ни рассветов – только стрелки на циферблате наручных часов. Тихое «тик-так» на грани слышимости. Ленивое время: ползет, но не лечит.
Господи, как же пусто. Неужели один человек может занимать столько места? Нет его, и все остальное тоже исчезает, и в то же время остается на местах. Не знаю, как это объяснить, даже себе. Просто все теряет вес… или нет, не вес, а какой-то важный компонент, к примеру, углерод. Убрать его из атмосферы, с планеты – и такая несуразность выходит. А по сути ведь, такая мелочь – какой-то элемент таблицы Менделеева. Смешно же.
Читать совершенно не хочется, но я себя заставляю: надо прошерстить сводки и сделать подборку по всяким неясным происшествиям. В основном бред, конечно, но иногда попадаются «наши» случаи – один артефакт по статье из «желтой» газетенки мы на прошлой неделе изъяли. Эффективность такой работы стремится к нулю, но иногда дает результаты.
Этим могла бы заняться Гвен, но тогда как объяснить, что я делаю в хабе так поздно? Какую еще отговорку придумать, лишь бы не признаваться, что мне нечем дышать вне стен бункера? Что единственный приемлемый для меня воздух – подогретый работой аппаратуры, пыльный, с примесью железа, медикаментов и кофе. Кстати, кофе остыл – ну и пусть, пить его на ночь вредно.
К вечеру воля совершенно меня покидает, с этим надо что-то делать, только я не знаю, что. Я не могу заставить себя уйти, не посидев немного в одиночестве, не обойдя все этажи пустой штаб-квартиры – арестанты не в счет. Мне это жизненно необходимо: коснуться стен, металлических поручней, дверных ручек, небрежно брошенных на столе папок – всего, чего раньше касался…
Джек, я скучаю.
Наверное, мое состояние можно назвать ломкой: мне важно раз в день почувствовать его запах, хотя он мне и так везде мерещится. Но мне надо проверить, сличить – тот ли это приглушенный аромат или опять обман восприятия. Вещи, хоть как-то связанные с ним, стратегически рассыпаны, разложены, раскиданы по его территории – весь офис напоминает о нем, кричит о том, что он ушел, нашептывает воспоминания. Я мазохист.
Тело помнит, что и где с ним делали: как прижимали к неровной стене, стискивали в объятиях, жадно целовали, усадив на стол – каждая деталь словно издевается, подливает масла в огонь одним своим присутствием в поле зрения. Зависимость на физиологическом уровне - третья стадия наркомании. Чего-то не хватает, привычного и очень важного. И от этого пусто…но не больно.
Может, это наказание такое? Может, надо было влюбиться, разрешить себе чувствовать больше, интенсивнее? Но я не помню, чтоб такое было возможно. Наверное, со мной что-то не так. То ли кожу нарастил, то ли сломался где-то… Точно! Дал трещину, как фарфоровая ваза: пока не приглядываешься, не заметно, а вода-то утекает. Вот и со мной так же, внешне все в порядке, а внутри – пусто, все эмоции куда-то утекли – остались только их бледные призраки. И хочется чем-то заполнить образовавшуюся пустоту, но с этим мне всегда помогал…
Джек, я скучаю.
Мысли по кругу, перед глазами строчки очередной статьи: черные ленты кое-где прерываются, ныряют в полотно плохого качества бумаги – причудливая вышивка, почему я не вижу букв? Это же газета! А я смотрю в нее и не узнаю ни одного символа, будто это какое-то арабское издание. Черт, кажется, я сегодня ни на что не гожусь, надо взять себя в руки. И кофе холодный, противный и приторный.
Шорох за спиной: сегодня Оуэн остался допоздна. В последнее время он совсем сдал: часто выпивает, еще более дерганный, чем обычно, беспрестанно огрызается на каждое слово. Шел бы домой, так нет, его тоже здесь что-то держит.
А он скучает? Видно, что - да, только мы скучаем по разным людям.
Присутствие Оуэна мешает мне остаться со своей пустотой наедине, хотя не препятствует мелочам нашептывать мне о прошлом, но он не дает мне этим насладиться… и устыдиться. Оуэн тихо подкрадывается к моему креслу, обходит его по кругу и встает передо мной. Он не смотрит мне в глаза, старательно отводя взгляд. Все это странно: обычно Оуэн не подходит ко мне так близко, не пялится на мой галстук и уж тем более не тянет к нему руки – я ловлю его запястье в нескольких сантиметрах от шеи.
– Ты что-то хотел? – спрашиваю я без всякой надежды услышать ответ.
– Принц Альберт? – вдруг выдает он.
Не все потеряно, говорить Оуэн все же в состоянии – можно выдохнуть, поправить галстук, проверив, что ж за узел я навязал с утра – не помню. Сколько лет делаю подобные вещи на автомате.
– Восточный.
Оуэн не двигается с места, словно приклеился к полу, не собирается уходить. Так и хочется выставить его за дверь, обойти полутемные помещения на всех этажах, проверить, все ли так, как было вчера вечером, задержать дыхание на выходе из хаба и не дышать до завтрашнего утра. Я знаю, всем нам трудно без него, но могу я хоть изредка побыть эгоистом?
– Уже поздно. Не стоит так задерживаться, - это такая вялая попытка выпроводить Оуэна восвояси. Не умеешь, не берись – надо было бабушку в детстве больше слушать, умная была женщина, а я - дурак. Я же сразу почувствовал слабый запах алкоголя, и взгляд Оуэн отводил неспроста – чтоб я не видел его расширенных зрачков.
Хорошо, что реакция меня не подвела – Оуэн попытался снова ухватиться за галстук, только теперь еще и потянуть вниз, я успел перехватить его руки. Черт, да что за день такой, а?
– Ты пьян, иди проспись, - я устал и не готов сидеть и успокаивать напившегося доктора Харпера, да он и не позволит, но терпеть его назойливое присутствие в данный конкретный момент мне совершенно не хочется. Одно дело, когда он тихо мирно сидит где-то в углу или в медотсеке, другое – когда он навязывает свое общество мне, да так настойчиво, что его приходится удерживать, ощутимо сдавливая запястье. Я не люблю слушать пьяные бредни, если сам не пьян. Кстати, идея.
– Сам разберусь, - чуть ли не шипит Оуэн. Он совершенно не пытается вырваться, вообще не двигается, как восковая фигура. Я бы даже поверил в его искусственность, если б не отчетливые, деланно ровные вдохи-выдохи. – Не тяни так сильно – кровотечение откроется.
Я спохватываюсь, вспоминая о его недавнем ранении. Наверное, ему очень больно, поэтому я разжимаю пальцы и жду, пока он уйдет – доктор Харпер тот еще гордец, наверняка смоется с поля боя из-за неудавшейся внезапной атаки.
И тут я понимаю, насколько просчитался – Оуэн со всей дури впечатывает меня носом в стол. От резкой обжигающей боли из глаз посыпались искры – брызги кипятка из-под век к переносице. И падение на спину вместе с креслом: мне показалось, что это было сальто через голову, ей-богу. Не успеваю сориентироваться, сгруппироваться, и уже не могу подняться: Оуэн наступил на мой галстук, так что особо не развернешься. Я хватаюсь за его худую лодыжку, пытаясь вывернуться, и тут начинается самое противное. Он бьет меня куда придется: я напоминаю себе дышать, расслаблять мышцы – ничего не выходит. Выдохи на счет ударов, я не помню цифр, я разучился считать даже до трех. У меня в голове столько всего просто не может поместиться: либо боль, злость и обида, либо мысли о том, что делать и как разруливать ситуацию. Вот же, вроде пустым себя называл, а места-то вон как мало. Неужели во мне помещается всего-то три негативных чувства? Как это неправильно.
Вот и нет больше боли – обида заняла все пространство. Я не понимаю, за что и почему Оуэн срывает свою злость на мне. Не сказать, что я сделал ему что-то из ряда вон гадкое: да, выстрелил, но я же предупреждал, что сделаю это, если он не прекратит попыток раскрыть разлом. Каждый выбрал свое – никаких сожалений, все по-честному. Тогда почему? Я ведь его не трогаю, я вообще никого не трогаю – просто выполняю свою работу. Он не в себе, и хорошо, что под руку ему не попались Тошико или Гвен. Я бы ему этого не простил – точно бы целился в голову, чтоб наверняка.
Я просто хочу, чтобы все прекратилось. Словно услышав мои мысли, Оуэн останавливается, пинком переворачивает меня на спину, одной ногой надавливая на ребра, другой – на запястье левой руки. Кружится голова… боже, как я устал, дышать трудно… снова боль: ноет под ребрами, по бокам и в животе…вроде, все цело, но от этого не легче…господи, Оуэн, сукин ты сын, что тебе от меня надо, а? Что ты смотришь на меня с отвращением? В презрении корчишь рожи? Я хотел побыть один, неужели мне и этого теперь нельзя?!
Я бы с удовольствием на него наорал, только вот сил у меня на это нет, мне их едва хватает на то, чтоб попытаться отдышаться, при этом не захлебнувшись воздухом и кровавой слюной.
Чем больше кислорода я получаю, тем легче думать и сильнее боль. Она режет по живому при каждом вздохе, обжигает при выдохе. Густая кровь стекает по подбородку, затекает под язык – противный такой вкус, но дышать я могу только с раскрытым ртом.
Сколько мне раз уже нос ломали?! Вот дался он им… всем. Пульсирует и горит. Льда бы, и обезболивающих, и вообще жизнь другую. Надоело, кто б знал насколько – но меня разве кто спросит?
Оуэн хватает за галстук, наматывая его на руку, тянет на себя, так что мне приходится встать на колени. Его рука мягко и уверенно ложиться на мой затылок – это так неуместно, пугающе несовместимо с тем, что он творил всего каких-то пару минут назад – притягивает к паху. Сначала, я даже не понимаю зачем, а потом становится просто гадко на душе, будто меня помоями облили с ног до головы. А он вжимает меня лицом в джинсы – хорошо, что я сейчас неспособен почувствовать запах…
Не хочу. Не так, не здесь, не с ним. Это не по правилам! Драться, угрожать, оскорблять друг друга – всегда пожалуйста, но это…это может только…
Джек, я скучаю.
Не смешивать, не переходить черту, не позволять, не закрывать глаза и помнить.
- Я сам, - убью сволочь. Только бы дотянуться до кобуры так, чтоб он не успел среагировать. Я пользуюсь тем, что руки свободны, а он выкручивает мне ухо, как нашкодившему сорванцу. Педофил хренов.
- Конечно, сам. Кто бы сомневался. Соскучился по своим привычным обязанностям? Понимаю и даже поддерживаю, можно сказать, протягиваю руку помощи, - выплевывает он с отвращением. Если так противно, зачем вообще творить подобное? Что за смысл в таком насилии? Я ни черта не понимаю, только аккуратно и потихоньку тянусь к кобуре, медленно расстегиваю ее, глядя Оуэну в лицо – главное, не отводить взгляда. Он хватает меня за волосы, и боль отдается в ушибленном или сломанном – кто его знает - носу.
Жмурюсь, совершенно инстинктивно – не так страшно, если не получится – снимаю предохранитель, тянусь одной рукой к его ширинке, другой – поудобнее беру пистолет и приставляю к паху Оуэна. Как-то по-женски вышло, зато он так обалдело уставился на оружие. Кретин, отморозок пьяный. Были бы у меня силы, я бы все ему высказал…
Мне хочется только принять душ да приложить лед к лицу. И спать. К черту все, я устал – мне все это надоело: погони за неизвестным, риск не пойми за что – бесструктурщина. Я не меняю позы, так и стою на коленях, собираясь с силами. Моя маленькая победа придает уверенности, что до постели я все же сегодня доберусь.
Оуэн наконец-то отмирает, отступает на шаг-другой и впервые за вечер смотрит мне в глаза. Он меняется в лице: хищный прищур, губы кривятся в оскале, волосы дыбом – он даже чуть приседает, словно зверь перед прыжком, и начинает говорить, резко, прерывисто и совершенно трезвым голосом:
- Ничтожество, какое же ты ничтожество! Мне мерзко находится с тобой в одной комнате… шлюха, подстилка, но если бы не это, если б не твое тупое желание выслужиться, ты бы здесь никому ни был нужен…О-о-о! Ты гордишься, что попал в Торчвуд – никто так не гордится своим работодателем, как ты!.. Ты думаешь, если ты убираешь, подчищаешь за другими, это делает тебя частью команды?..
Боже, неужели все можно настолько извратить? Вывернуть наизнанку и сказать, что так и было?! Вот так стараешься, выполняешь все в срок, а тебе такое в благодарность. Я чувствую, что покрываюсь холодным потом – мне стыдно. Мне стыдно перед этой сволочью, что не оправдал надежды, не смог сделать свою работу правильно, не смог показать, насколько она полезна. Ценность ее признавал только…
Джек, я скучаю.
Господи, как мне его не хватает сейчас. Он всегда знал, что делать, как осадить зарвавшихся – и уж точно не пустил бы все на самотек. За Оуэном глаз да глаз нужен, а я прошляпил, позволил опуститься до такого мерзостного уровня. Вот куда я смотрел, о чем думал?! Надо было его отстранить, дать небольшой отпуск, в конце концов. Что, мы сами бы не справились, что ли? Ну какой из него заместитель, если он с собой-то ужиться без скандалов не может, собрать себя для работы?
А сейчас только и остается, что смотреть, как он поливает меня грязью, причем, по сути, не так уж и необоснованно. Сам виноват – теперь расхлебывай. Слушай чужие обиды, недовольства: когда еще представится такой случай – услышать откровения Оуэна.
Сколько же в нем яда накопилось, хватит для отравления полчищ крыс и другой канализационной живности на территории всей Британии. И весь этот яд непрекращающимся потоком льется на меня. Ощущения, будто в меня бьет основательная струя воды из брандспойта. Мысли сшибает начисто, я и не знаю, как реагировать, как затыкать и нужно ли – пусть выскажется. Только вот слушать все это до жути неприятно. Я могу понять, когда люди жалуются на жизнь, изливают свое недовольство, но… меня в этот самый момент прицельно распинают.
Оуэн добивает словами, раз кулаками не вышло. Разбирает по кусочку, отламывает от оболочки по чуть-чуть, потихоньку пробираясь к болевым точкам. Или уже подобрался, но из-за физической боли мои рецепторы отказываются срабатывать на вторжение в личное пространство, на плевки в душу.
Я не умею защищаться от насмешек, от презрения – никогда не получалось и не думаю, что настал время что-то менять. Мне просто страшно, что в какой-то момент Оуэн скажет что-то действительно болезненное, а он может.
Я точно мазохист: затаившись, ожидаю главного удара. Моя маленькая победа – всего лишь краткий эпизод, войну я проиграю – точно знаю. У меня просто нет вооружения: ну, не могу я убить человека из личных побуждений. Мне остается только настороженно ждать залпа артиллерии. Не сейчас, так потом. Я точно понимаю, что мой маленький триумф пятью минутами раньше аукнется мне с огромной отдачей.
«Патентованный яд доктора Харпера™» уже разъедает внешние оболочки, проникает все глубже – а я забываю выдыхать, не двигаюсь с места, заворожено глядя на кривящееся в очередной гримасе лицо Оуэна. Обратный отчет пошел.
- Джек держал тебя лишь потому, что ради идеи, такой же фальшиво-блестящей, как фольга, ты готов лечь под кого угодно.
Три. Взгляд Оуэна скользит по стенам, не останавливаясь на мне.
- Если разворошить твое сорочье гнездо, кроме мусора, там вряд ли что найдется: чужие потрепанные идейки, улыбки-благодарности из вежливости, серебряные ложки из разных сервизов и осколки рождественских игрушек…
Два. Оуэн изображает задумчивость, закусывает губу, словно пытаясь что-то вспомнить.
- Ах, как я мог забыть, и поцелуи под омелой!
Один. Оуэн криво ухмыляется, довольный – сейчас он похож на лягушонка Кермита из Маппет-шоу.
- И ни одной своей мысли! Студенистое желе вместо мозга, реагирующее только на сюжеты мыльных опер и дешевых боевиков: слезы, сопли, немного экшена… Вот облом вышел с твоей кибер-подружкой? – Пли!
Заткнись, заткнись, заткнись!!! Не смей! Не трогай ее, не лезь! Говори обо мне, что захочешь, а ее не трогай, слышишь?
Мне хочется кричать, но я не могу пошевелить губами - вот меня и размазало. Прицельный удар.
Затаив дыхание, я внимательно слушаю, что Оуэн еще про меня расскажет, как еще извратит мои помыслы, о которых он и не знал никогда. Или знал? Вдруг он тоже пользовался тем самым ожерельем, вдруг как-то успел прочесть мои мысли? Неужто, это так выглядит со стороны: омерзительно и грязно. Лучше б я ему отсосал, ей-богу, ведь действительно не впервой.
Ноют ссадины и наливающиеся синяки, в голове шумит. Я так устал… я хочу, чтобы все поскорее закончилось, и мне уже не важно как.
Давай, Оуэн, добивай! У меня осталось еще парочка болевых точек и минимум сил на отпор и отрицание, на хоть какую-то защиту. Мне все равно, куда и как ты ударишь – просто бей, или тебе не жить, а мне так не хочется брать грех на душу.
- Как ни крути, а идиллической картинки не получилось: дом в пригороде, занавески в цветочек, рыжий сеттер и коллекция блюдец с пасторальными пейзажами – твой маленький воздушный замок разлетелся на осколки!
Не могу оторвать взгляда от противоположной стены. Боль прошла, все прошло, только мысли вяло ворочаются в неком подобии сознания. Все так нечетко, размыто. Только чужой голос, еще недавно громкий и давящий, теперь ехидно нашептывает на ухо.
- Дамочка обиделась… «Бай-бай, Янто! Не скучай!» …попробовал с безотказным душкой Джеком?
А может, Оуэн прав? Ведь откликается, правда же?! Он с каждым разом подходил все ближе, пока не приблизился вплотную, сначала лишь слегка касался, словно случайно, потом приобнимал, пока я не позволил ему пойти до конца. Мне было плохо, я почти потерял надежду спасти Лизу – мне так нужна была поддержка, и он единственным, кто постарался мне ее дать. А ведь я не просил - он сам предложил, понял, что я больше не могу справляться в одиночку. Слабак? Да, наверное.
И сволочь еще та. Что я дал взамен? Только брал, поглощал, а поначалу еще и ломался, огрызался. Щенок! Да какой щенок, собаки хотя бы преданны, а я … как только появилась возможность, я его предал, подставил. И как у него хватало терпения прощать? Я трус, мне недостает мужества на прощение, зато на обвинения всегда находились силы. Пусть я не высказывал их вслух – разве это что-то меняет?
Надо было уйти вместе с Лизой, я так хотел, но он мне не позволил: успокаивал, приручал, был терпеливым - простил. Снова. Я действительно ничтожество, тряпка, сволочь, лицемер, продажная тварь. Оуэн все верно говорит – правда глаза колет. Как бы мне ни хотелось с ним не согласиться, суть останется прежней. Я виноват и незаслуженно оправдан, незаслуженно обласкан.
Мне уже не хочется заткнуть глотку Оуэну - разве это хоть что-нибудь изменит? Все уже сказано, принято к сведению и запротоколировано. Но я все равно малодушно пытаюсь прижать ладони к ушам, чтоб заглушить звук, хотя уже давно не прислушиваюсь к чужой отповеди – это произнесенное вновь и вновь звучит в голове. Раз за разом, по кругу.
Лицо горит от стыда – я медленно выкипаю. Дуло тычется в висок, холодное – приятно...
И тут меня кидает на пол, чужая рука с силой давит на курок. Выстрел. Кажется, я умер.
Мне страшно оттого, что не могу пошевелиться. Открываю глаза и вижу над собой потолок и железные балки. Родные пенаты немного успокаивают, и все равно мне не ясно, почему я парализован. Кажется, последней мыслью перед тем, как я вырубился, было что-то типа «я умер». Соглашаться с ней как-то совсем не хочется, тем более что мертвых вряд ли будет мучить головная боль и жажда.
Три глубоких вдоха носом и три выдоха ртом. Дернулся правый мизинец, потом безымянный палец… вот рука уже сжата в кулак. Хорошо, просто тело затекло от неудобной позы на не предназначенном для сна диванчике.
Морщась, поднимаюсь и потягиваюсь, смачно хрустя позвонками и суставами. Передвигаюсь я строго синусоидами. В голове муть и обрывки воспоминаний. Точно помню разбитый нос – очень четко, но при детальном осмотре не обнаруживаю никаких видимых повреждений. О вчерашнем… не знаю, как это назвать… в общем, о вчерашнем напоминает только ноющая боль в области живота и немного – под ребрами. Вполне терпимая, кстати.
Всплывающие мелкие подробности из воспоминаний заставляют краснеть и гонят прочь из хаба – домой, в душ и переодеться. Бежать не оглядываясь…
Я даю себе две минуты на успокоение, достаю секундомер…и не могу сдержать улыбки. Есть вещи, о которых приятно помнить: свое настолько, что никто другой и не поймет. Разве что…
Джек, я скучаю.
Стрелка резво бежит по кругу. В такт ее тихому тиканью бьется сердце. У меня полторы минуты, чтобы забыть вчерашнее и вспомнить о чем-то приятном настолько, чтоб замедлить шаги и спокойно, неторопливо выйти на улицу.
Свежий утренний ветерок норовит забраться под рубашку и забросить галстук на плечо, треплет полы пиджака. В шесть утра улицы пусты, в сонной тишине гулко звучат мои шаги – четыре на каждый тик-так. Где-то кварталах в двух к востоку громыхает мусоровоз.
Руки плохо слушаются – громко звякая, падают на асфальт ключи, пальцы подрагивают. Зажмуриваюсь до цветных пятен, отсчитывая десять секунд, размыкаю веки и только тогда открываю дверцу, сажусь за руль и вставляю ключ в зажигание. Ехать недолго, по пустынным улицам так вообще минут семь.
У меня есть пара часов. Гвен придет на работу к девяти, а вот Тошико будет у монитора уже часов в восемь. Надо успеть прийти в себя… привести себя в порядок, заехать по пути за завтраком и только потом - в офис. Сегодня я точно не обойдусь без кофе, что к нему, пока не знаю. При мысли о еде начинает подташнивать.
Паркуюсь, взбегаю по лестнице на свой этаж, открываю входную дверь, хлопаю ею, на ходу снимая ботинки и стаскивая одежду – в душ. Звук льющейся воды, в зеркале над раковиной отражается слегка помятый и небритый молодой мужчина. На лице ни царапин, ни ссадин, нос в полном порядке, а в глазах … черт, неужели это я?
Прислоняюсь лбом к стеклу – лишь бы не видеть эту растерянность, затравленность. Память играет со мной злую шутку, подкидывая подборку воспоминаний о вчерашнем вечере. Мучительно постыдных.
Я отталкиваюсь от зеркала, вжимаюсь в стену и сползаю по ней на пол, пряча горящее лицо в ладони. Пора что-то решать. Единственное, что точно понимаю: я не хочу быть жертвой. Я не могу себе такого позволить – срабатывает внутренний предохранитель.
Забыть, вычеркнуть из жизни несколько часов – тоже непозволительная роскошь. Сразу задумываюсь о том, а как же с этим справляются другие: у меня-то есть возможность скорректировать свою память, но что с другими? Почему я должен упрощать себе жизнь, я что – избранный? Ну смешно же. Тогда уж сразу себя в слабаки записать.
Я потерял опору и теперь не могу решить, что дальше делать. А всего-то и надо – найти другую… или отнестись к ситуации так, чтоб эта опора никуда не исчезала. Как?
Ну, во-первых, не все так трагично. Меня смешали с дерьмом – это да. Значит, надо отмыться: пусть это слишком буквальная трактовка, но от физиологии не убежишь. Тем более, доказано, что на эмоциональное состояние можно влиять через физическое и наоборот.
Горячие струи бьют в спину, в грудь, барабанят по пустой голове – и действительно, меня немного отпускает. Просто растерялся, я же никогда не бывал в подобных ситуациях, и ведь никто от них не застрахован. Сейчас главное – расслабиться, выпустить пар: я уже чувствую, как на место смятению приходит гнев. Он требует немедленных действий, напрягает мышцы, готовя к внезапному беспорядочному движению: неважно, куда, неважно, как – просто двигаться.
Я быстро вытираюсь, натягиваю спортивные штаны, футболку и кроссовки. Сырое полотенце валяется на кафельном полу в ванной – потом подберу. Ключи в карман и на улицу – несколько кварталов до Бьют-парка, а там излюбленный маршрут вдоль реки до поля для регби.
Ветер в лицо, ветер в голове – сам как ветер. Не бегу – лечу. Гнев просачивается сквозь кожу вместе с потом, испаряется, образовывая внутри вакуум. Привычная пустота вытесняет все лишнее, ширится. Метроном сердца, метроном шагов, ни единой мысли – не время, чуть позже.
С асфальтированной дорожки на боковую аллею, узенькую, как тропа, посыпанную гравием. Он шуршит, из-под кроссовок летят маленькие камушки. Одуряюще пахнет травой и утренней свежестью. Эти запахи делают воздух невероятно плотным, в нем вязнешь, как в паутине, а он проникает в легкие, заливается в вены, вытесняет лишнее, оставляя только звон в ушах да головокружение.
На повороте я не удерживаюсь и, кувыркаясь, падаю на газон, скольжу по сырой траве. Мелкая зелень, семена и листья тут же липнут к промокшей футболке, влажной коже, пристают к штанам, а я смеюсь – как же мне хорошо!
Что-то лопается внутри и впервые за несколько недель или даже месяцев я дышу полной грудью, и мне это доставляет удовольствие. Такое ощущение, что последнее время я был загипсован с ног до головы, и вот пришел Оуэн и как шандарахнет по гипсу молотком – он и раскололся, осыпался к чертовой матери. И, боже, как это хорошо! Я и забыл…Прав был кто-то умный, сказав, что любовь к миру начинается с любви к себе. Погано только то, что, не испытав на своей шкуре, этого не поймешь. А всего-то надо было дать себе позлиться, побояться – почувствовать – и все встало на свои места.
Действительно, что толку в том, чтоб откладывать радость на потом: вот, когда то да се, я непременно буду счастлив. Почему не сейчас? Глупо же, можно не заметить, как жизнь прошла в этих откладываниях. А тут еще не знаешь, доживешь ли до завтра, будет ли оно.
Оуэн – кретин и сволочь, больной на всю голову. Не хочу тратить на него свое время, переживать и маяться вопросами «за что» и «почему». Какая, к черту, разница? Не хочу оправдываться, не хочу винить себя. Хочу смеяться… и круассаны. Точно, круассаны со свежим маслом и клубничным джемом или чеддером.
В животе урчит от голода. Озябший и промокший, я смотрю в серое небо, такое низкое, что, кажется, протяни ладонь – и коснешься облаков. Подумать только, как давно я их не замечал. Такое ощущение, что часть жизни просто прошла мимо, безвозвратно, а я не оценил. Даже жалко как-то.
Я даже не подозревал, сколько сил отнимает обида на весь мир, а где брать новые? Сидел в своем панцире и никого не трогал, отгородился от реальности, совершенно не соображая, не понимая: чтобы раны затянулись, коже надо давать дышать. Надо было бабушку слушать…
Она говорила, что самое полезное качество – умение прощаться. Удерживать силой – удел слабаков. Умная была женщина, земля ей пухом. Прими я это как должное, насколько б проще было…хотя, наверное, стоило через это пройти – потерять, обрести что-то новое. На практике оно как-то понятнее.
- Прощай, Лиза, - говорю я небу, и первые капли дождя падают мне на лицо. – Я помню о тебе.
Поднимаюсь с травы, выхожу на гравий, быстро набирая скорость – промерз так, что зубы стучат. Бег помогает согреться, дождь – очиститься. Он кончается за квартал от моего дома, у пиццерии, где он постоянно берет пепперони на вынос. За углом видеопрокат – у него есть карточка постоянного покупателя. Быть везде и нигде одновременно может только…
- Джек, скотина, я скучаю, - получается чересчур капризно и от этого смешно. Я улыбаюсь, и люди оглядываются, смотрят на меня как на городского сумасшедшего. Наверное, со стороны я выгляжу нелепо – этакий лесной тролль, весь в земле и листве. Кроссовки хлюпают, футболка и штаны липнут к телу – ему бы понравилось, как пить дать. Жаль, что его нет рядом, с ним я тоже мог просто улыбаться, правда, совсем чуть-чуть и, казалось, через силу.
Интересно, каково ему от этого было? Если бы я не мог порадовать кого-то…близкого? Любовника? Любимого? Кого, собственно? Я не могу определиться и разобраться с его ролью в моей жизни с ходу. Вернется – посмотрим. Главное – ждать: мне не в напряг, а ему приятно. Я точно знаю.
Греясь в душе, покидав промокшие вещи в стиральную машинку, а кроссовки в сушилку, попивая душистый утренний чай, одеваясь, я просто смакую свое состояние легкости и наполненности жизненными силами одновременно. Энергия во мне так и кипит, тело требует активных действий. И подчиняясь этому желанию, я быстро собираюсь и выхожу на стоянку.
Приходится делать крюк, чтоб заехать во французское кафе – от него на квартал распространяется аппетитный аромат свежей выпечки, прямо слюнки текут. Есть хочется неимоверно, но я дотерплю до хаба: сегодня мне хочется разделить с кем-то свои желания, пусть даже они касаются всего лишь утоления голода. Мне кажется это естественным.
Бумажный пакет едва не лопается от количества втиснутых в него круассанов, и продавщица в белоснежном накрахмаленном передничке посмеивается надо мной, я улыбаюсь ей в ответ.
- Что-нибудь еще? – осведомляется она.
- Да, кофе, пять эспрессо и сливки отдельно.
Пять, а нас четверо. Просчитался или?
Джек, ну ты понял…
Автор: Anuk-sama
Бета: PaleFire
Фандом: Torchwood
Пейринг: Джек/Янто, Оуэн/Янто
Рейтинг: R
Предупреждение: 1) насилие, принуждение; 2) парный фик к «Страх и ненависть в Кардиффе», 3) POV Янто
Посвящения: robin puck, с днем рождения!
читать дальше
Целым был и был разбитым,
Был живым и был убитым,
Чистой был водой, был ядом,
Был зеленым виноградом.
Спать ложился рано утром
Вечерами все звонил кому-то...
Ночь чернеет впереди,
Свет гаси и приходи.
(с) А. Васильев, «Сплин»
Был живым и был убитым,
Чистой был водой, был ядом,
Был зеленым виноградом.
Спать ложился рано утром
Вечерами все звонил кому-то...
Ночь чернеет впереди,
Свет гаси и приходи.
(с) А. Васильев, «Сплин»
Еще один день подошел к концу. Я не вижу ни закатов, ни рассветов – только стрелки на циферблате наручных часов. Тихое «тик-так» на грани слышимости. Ленивое время: ползет, но не лечит.
Господи, как же пусто. Неужели один человек может занимать столько места? Нет его, и все остальное тоже исчезает, и в то же время остается на местах. Не знаю, как это объяснить, даже себе. Просто все теряет вес… или нет, не вес, а какой-то важный компонент, к примеру, углерод. Убрать его из атмосферы, с планеты – и такая несуразность выходит. А по сути ведь, такая мелочь – какой-то элемент таблицы Менделеева. Смешно же.
Читать совершенно не хочется, но я себя заставляю: надо прошерстить сводки и сделать подборку по всяким неясным происшествиям. В основном бред, конечно, но иногда попадаются «наши» случаи – один артефакт по статье из «желтой» газетенки мы на прошлой неделе изъяли. Эффективность такой работы стремится к нулю, но иногда дает результаты.
Этим могла бы заняться Гвен, но тогда как объяснить, что я делаю в хабе так поздно? Какую еще отговорку придумать, лишь бы не признаваться, что мне нечем дышать вне стен бункера? Что единственный приемлемый для меня воздух – подогретый работой аппаратуры, пыльный, с примесью железа, медикаментов и кофе. Кстати, кофе остыл – ну и пусть, пить его на ночь вредно.
К вечеру воля совершенно меня покидает, с этим надо что-то делать, только я не знаю, что. Я не могу заставить себя уйти, не посидев немного в одиночестве, не обойдя все этажи пустой штаб-квартиры – арестанты не в счет. Мне это жизненно необходимо: коснуться стен, металлических поручней, дверных ручек, небрежно брошенных на столе папок – всего, чего раньше касался…
Джек, я скучаю.
Наверное, мое состояние можно назвать ломкой: мне важно раз в день почувствовать его запах, хотя он мне и так везде мерещится. Но мне надо проверить, сличить – тот ли это приглушенный аромат или опять обман восприятия. Вещи, хоть как-то связанные с ним, стратегически рассыпаны, разложены, раскиданы по его территории – весь офис напоминает о нем, кричит о том, что он ушел, нашептывает воспоминания. Я мазохист.
Тело помнит, что и где с ним делали: как прижимали к неровной стене, стискивали в объятиях, жадно целовали, усадив на стол – каждая деталь словно издевается, подливает масла в огонь одним своим присутствием в поле зрения. Зависимость на физиологическом уровне - третья стадия наркомании. Чего-то не хватает, привычного и очень важного. И от этого пусто…но не больно.
Может, это наказание такое? Может, надо было влюбиться, разрешить себе чувствовать больше, интенсивнее? Но я не помню, чтоб такое было возможно. Наверное, со мной что-то не так. То ли кожу нарастил, то ли сломался где-то… Точно! Дал трещину, как фарфоровая ваза: пока не приглядываешься, не заметно, а вода-то утекает. Вот и со мной так же, внешне все в порядке, а внутри – пусто, все эмоции куда-то утекли – остались только их бледные призраки. И хочется чем-то заполнить образовавшуюся пустоту, но с этим мне всегда помогал…
Джек, я скучаю.
Мысли по кругу, перед глазами строчки очередной статьи: черные ленты кое-где прерываются, ныряют в полотно плохого качества бумаги – причудливая вышивка, почему я не вижу букв? Это же газета! А я смотрю в нее и не узнаю ни одного символа, будто это какое-то арабское издание. Черт, кажется, я сегодня ни на что не гожусь, надо взять себя в руки. И кофе холодный, противный и приторный.
Шорох за спиной: сегодня Оуэн остался допоздна. В последнее время он совсем сдал: часто выпивает, еще более дерганный, чем обычно, беспрестанно огрызается на каждое слово. Шел бы домой, так нет, его тоже здесь что-то держит.
А он скучает? Видно, что - да, только мы скучаем по разным людям.
Присутствие Оуэна мешает мне остаться со своей пустотой наедине, хотя не препятствует мелочам нашептывать мне о прошлом, но он не дает мне этим насладиться… и устыдиться. Оуэн тихо подкрадывается к моему креслу, обходит его по кругу и встает передо мной. Он не смотрит мне в глаза, старательно отводя взгляд. Все это странно: обычно Оуэн не подходит ко мне так близко, не пялится на мой галстук и уж тем более не тянет к нему руки – я ловлю его запястье в нескольких сантиметрах от шеи.
– Ты что-то хотел? – спрашиваю я без всякой надежды услышать ответ.
– Принц Альберт? – вдруг выдает он.
Не все потеряно, говорить Оуэн все же в состоянии – можно выдохнуть, поправить галстук, проверив, что ж за узел я навязал с утра – не помню. Сколько лет делаю подобные вещи на автомате.
– Восточный.
Оуэн не двигается с места, словно приклеился к полу, не собирается уходить. Так и хочется выставить его за дверь, обойти полутемные помещения на всех этажах, проверить, все ли так, как было вчера вечером, задержать дыхание на выходе из хаба и не дышать до завтрашнего утра. Я знаю, всем нам трудно без него, но могу я хоть изредка побыть эгоистом?
– Уже поздно. Не стоит так задерживаться, - это такая вялая попытка выпроводить Оуэна восвояси. Не умеешь, не берись – надо было бабушку в детстве больше слушать, умная была женщина, а я - дурак. Я же сразу почувствовал слабый запах алкоголя, и взгляд Оуэн отводил неспроста – чтоб я не видел его расширенных зрачков.
Хорошо, что реакция меня не подвела – Оуэн попытался снова ухватиться за галстук, только теперь еще и потянуть вниз, я успел перехватить его руки. Черт, да что за день такой, а?
– Ты пьян, иди проспись, - я устал и не готов сидеть и успокаивать напившегося доктора Харпера, да он и не позволит, но терпеть его назойливое присутствие в данный конкретный момент мне совершенно не хочется. Одно дело, когда он тихо мирно сидит где-то в углу или в медотсеке, другое – когда он навязывает свое общество мне, да так настойчиво, что его приходится удерживать, ощутимо сдавливая запястье. Я не люблю слушать пьяные бредни, если сам не пьян. Кстати, идея.
– Сам разберусь, - чуть ли не шипит Оуэн. Он совершенно не пытается вырваться, вообще не двигается, как восковая фигура. Я бы даже поверил в его искусственность, если б не отчетливые, деланно ровные вдохи-выдохи. – Не тяни так сильно – кровотечение откроется.
Я спохватываюсь, вспоминая о его недавнем ранении. Наверное, ему очень больно, поэтому я разжимаю пальцы и жду, пока он уйдет – доктор Харпер тот еще гордец, наверняка смоется с поля боя из-за неудавшейся внезапной атаки.
И тут я понимаю, насколько просчитался – Оуэн со всей дури впечатывает меня носом в стол. От резкой обжигающей боли из глаз посыпались искры – брызги кипятка из-под век к переносице. И падение на спину вместе с креслом: мне показалось, что это было сальто через голову, ей-богу. Не успеваю сориентироваться, сгруппироваться, и уже не могу подняться: Оуэн наступил на мой галстук, так что особо не развернешься. Я хватаюсь за его худую лодыжку, пытаясь вывернуться, и тут начинается самое противное. Он бьет меня куда придется: я напоминаю себе дышать, расслаблять мышцы – ничего не выходит. Выдохи на счет ударов, я не помню цифр, я разучился считать даже до трех. У меня в голове столько всего просто не может поместиться: либо боль, злость и обида, либо мысли о том, что делать и как разруливать ситуацию. Вот же, вроде пустым себя называл, а места-то вон как мало. Неужели во мне помещается всего-то три негативных чувства? Как это неправильно.
Вот и нет больше боли – обида заняла все пространство. Я не понимаю, за что и почему Оуэн срывает свою злость на мне. Не сказать, что я сделал ему что-то из ряда вон гадкое: да, выстрелил, но я же предупреждал, что сделаю это, если он не прекратит попыток раскрыть разлом. Каждый выбрал свое – никаких сожалений, все по-честному. Тогда почему? Я ведь его не трогаю, я вообще никого не трогаю – просто выполняю свою работу. Он не в себе, и хорошо, что под руку ему не попались Тошико или Гвен. Я бы ему этого не простил – точно бы целился в голову, чтоб наверняка.
Я просто хочу, чтобы все прекратилось. Словно услышав мои мысли, Оуэн останавливается, пинком переворачивает меня на спину, одной ногой надавливая на ребра, другой – на запястье левой руки. Кружится голова… боже, как я устал, дышать трудно… снова боль: ноет под ребрами, по бокам и в животе…вроде, все цело, но от этого не легче…господи, Оуэн, сукин ты сын, что тебе от меня надо, а? Что ты смотришь на меня с отвращением? В презрении корчишь рожи? Я хотел побыть один, неужели мне и этого теперь нельзя?!
Я бы с удовольствием на него наорал, только вот сил у меня на это нет, мне их едва хватает на то, чтоб попытаться отдышаться, при этом не захлебнувшись воздухом и кровавой слюной.
Чем больше кислорода я получаю, тем легче думать и сильнее боль. Она режет по живому при каждом вздохе, обжигает при выдохе. Густая кровь стекает по подбородку, затекает под язык – противный такой вкус, но дышать я могу только с раскрытым ртом.
Сколько мне раз уже нос ломали?! Вот дался он им… всем. Пульсирует и горит. Льда бы, и обезболивающих, и вообще жизнь другую. Надоело, кто б знал насколько – но меня разве кто спросит?
Оуэн хватает за галстук, наматывая его на руку, тянет на себя, так что мне приходится встать на колени. Его рука мягко и уверенно ложиться на мой затылок – это так неуместно, пугающе несовместимо с тем, что он творил всего каких-то пару минут назад – притягивает к паху. Сначала, я даже не понимаю зачем, а потом становится просто гадко на душе, будто меня помоями облили с ног до головы. А он вжимает меня лицом в джинсы – хорошо, что я сейчас неспособен почувствовать запах…
Не хочу. Не так, не здесь, не с ним. Это не по правилам! Драться, угрожать, оскорблять друг друга – всегда пожалуйста, но это…это может только…
Джек, я скучаю.
Не смешивать, не переходить черту, не позволять, не закрывать глаза и помнить.
- Я сам, - убью сволочь. Только бы дотянуться до кобуры так, чтоб он не успел среагировать. Я пользуюсь тем, что руки свободны, а он выкручивает мне ухо, как нашкодившему сорванцу. Педофил хренов.
- Конечно, сам. Кто бы сомневался. Соскучился по своим привычным обязанностям? Понимаю и даже поддерживаю, можно сказать, протягиваю руку помощи, - выплевывает он с отвращением. Если так противно, зачем вообще творить подобное? Что за смысл в таком насилии? Я ни черта не понимаю, только аккуратно и потихоньку тянусь к кобуре, медленно расстегиваю ее, глядя Оуэну в лицо – главное, не отводить взгляда. Он хватает меня за волосы, и боль отдается в ушибленном или сломанном – кто его знает - носу.
Жмурюсь, совершенно инстинктивно – не так страшно, если не получится – снимаю предохранитель, тянусь одной рукой к его ширинке, другой – поудобнее беру пистолет и приставляю к паху Оуэна. Как-то по-женски вышло, зато он так обалдело уставился на оружие. Кретин, отморозок пьяный. Были бы у меня силы, я бы все ему высказал…
Мне хочется только принять душ да приложить лед к лицу. И спать. К черту все, я устал – мне все это надоело: погони за неизвестным, риск не пойми за что – бесструктурщина. Я не меняю позы, так и стою на коленях, собираясь с силами. Моя маленькая победа придает уверенности, что до постели я все же сегодня доберусь.
Оуэн наконец-то отмирает, отступает на шаг-другой и впервые за вечер смотрит мне в глаза. Он меняется в лице: хищный прищур, губы кривятся в оскале, волосы дыбом – он даже чуть приседает, словно зверь перед прыжком, и начинает говорить, резко, прерывисто и совершенно трезвым голосом:
- Ничтожество, какое же ты ничтожество! Мне мерзко находится с тобой в одной комнате… шлюха, подстилка, но если бы не это, если б не твое тупое желание выслужиться, ты бы здесь никому ни был нужен…О-о-о! Ты гордишься, что попал в Торчвуд – никто так не гордится своим работодателем, как ты!.. Ты думаешь, если ты убираешь, подчищаешь за другими, это делает тебя частью команды?..
Боже, неужели все можно настолько извратить? Вывернуть наизнанку и сказать, что так и было?! Вот так стараешься, выполняешь все в срок, а тебе такое в благодарность. Я чувствую, что покрываюсь холодным потом – мне стыдно. Мне стыдно перед этой сволочью, что не оправдал надежды, не смог сделать свою работу правильно, не смог показать, насколько она полезна. Ценность ее признавал только…
Джек, я скучаю.
Господи, как мне его не хватает сейчас. Он всегда знал, что делать, как осадить зарвавшихся – и уж точно не пустил бы все на самотек. За Оуэном глаз да глаз нужен, а я прошляпил, позволил опуститься до такого мерзостного уровня. Вот куда я смотрел, о чем думал?! Надо было его отстранить, дать небольшой отпуск, в конце концов. Что, мы сами бы не справились, что ли? Ну какой из него заместитель, если он с собой-то ужиться без скандалов не может, собрать себя для работы?
А сейчас только и остается, что смотреть, как он поливает меня грязью, причем, по сути, не так уж и необоснованно. Сам виноват – теперь расхлебывай. Слушай чужие обиды, недовольства: когда еще представится такой случай – услышать откровения Оуэна.
Сколько же в нем яда накопилось, хватит для отравления полчищ крыс и другой канализационной живности на территории всей Британии. И весь этот яд непрекращающимся потоком льется на меня. Ощущения, будто в меня бьет основательная струя воды из брандспойта. Мысли сшибает начисто, я и не знаю, как реагировать, как затыкать и нужно ли – пусть выскажется. Только вот слушать все это до жути неприятно. Я могу понять, когда люди жалуются на жизнь, изливают свое недовольство, но… меня в этот самый момент прицельно распинают.
Оуэн добивает словами, раз кулаками не вышло. Разбирает по кусочку, отламывает от оболочки по чуть-чуть, потихоньку пробираясь к болевым точкам. Или уже подобрался, но из-за физической боли мои рецепторы отказываются срабатывать на вторжение в личное пространство, на плевки в душу.
Я не умею защищаться от насмешек, от презрения – никогда не получалось и не думаю, что настал время что-то менять. Мне просто страшно, что в какой-то момент Оуэн скажет что-то действительно болезненное, а он может.
Я точно мазохист: затаившись, ожидаю главного удара. Моя маленькая победа – всего лишь краткий эпизод, войну я проиграю – точно знаю. У меня просто нет вооружения: ну, не могу я убить человека из личных побуждений. Мне остается только настороженно ждать залпа артиллерии. Не сейчас, так потом. Я точно понимаю, что мой маленький триумф пятью минутами раньше аукнется мне с огромной отдачей.
«Патентованный яд доктора Харпера™» уже разъедает внешние оболочки, проникает все глубже – а я забываю выдыхать, не двигаюсь с места, заворожено глядя на кривящееся в очередной гримасе лицо Оуэна. Обратный отчет пошел.
- Джек держал тебя лишь потому, что ради идеи, такой же фальшиво-блестящей, как фольга, ты готов лечь под кого угодно.
Три. Взгляд Оуэна скользит по стенам, не останавливаясь на мне.
- Если разворошить твое сорочье гнездо, кроме мусора, там вряд ли что найдется: чужие потрепанные идейки, улыбки-благодарности из вежливости, серебряные ложки из разных сервизов и осколки рождественских игрушек…
Два. Оуэн изображает задумчивость, закусывает губу, словно пытаясь что-то вспомнить.
- Ах, как я мог забыть, и поцелуи под омелой!
Один. Оуэн криво ухмыляется, довольный – сейчас он похож на лягушонка Кермита из Маппет-шоу.
- И ни одной своей мысли! Студенистое желе вместо мозга, реагирующее только на сюжеты мыльных опер и дешевых боевиков: слезы, сопли, немного экшена… Вот облом вышел с твоей кибер-подружкой? – Пли!
Заткнись, заткнись, заткнись!!! Не смей! Не трогай ее, не лезь! Говори обо мне, что захочешь, а ее не трогай, слышишь?
Мне хочется кричать, но я не могу пошевелить губами - вот меня и размазало. Прицельный удар.
Затаив дыхание, я внимательно слушаю, что Оуэн еще про меня расскажет, как еще извратит мои помыслы, о которых он и не знал никогда. Или знал? Вдруг он тоже пользовался тем самым ожерельем, вдруг как-то успел прочесть мои мысли? Неужто, это так выглядит со стороны: омерзительно и грязно. Лучше б я ему отсосал, ей-богу, ведь действительно не впервой.
Ноют ссадины и наливающиеся синяки, в голове шумит. Я так устал… я хочу, чтобы все поскорее закончилось, и мне уже не важно как.
Давай, Оуэн, добивай! У меня осталось еще парочка болевых точек и минимум сил на отпор и отрицание, на хоть какую-то защиту. Мне все равно, куда и как ты ударишь – просто бей, или тебе не жить, а мне так не хочется брать грех на душу.
- Как ни крути, а идиллической картинки не получилось: дом в пригороде, занавески в цветочек, рыжий сеттер и коллекция блюдец с пасторальными пейзажами – твой маленький воздушный замок разлетелся на осколки!
Не могу оторвать взгляда от противоположной стены. Боль прошла, все прошло, только мысли вяло ворочаются в неком подобии сознания. Все так нечетко, размыто. Только чужой голос, еще недавно громкий и давящий, теперь ехидно нашептывает на ухо.
- Дамочка обиделась… «Бай-бай, Янто! Не скучай!» …попробовал с безотказным душкой Джеком?
А может, Оуэн прав? Ведь откликается, правда же?! Он с каждым разом подходил все ближе, пока не приблизился вплотную, сначала лишь слегка касался, словно случайно, потом приобнимал, пока я не позволил ему пойти до конца. Мне было плохо, я почти потерял надежду спасти Лизу – мне так нужна была поддержка, и он единственным, кто постарался мне ее дать. А ведь я не просил - он сам предложил, понял, что я больше не могу справляться в одиночку. Слабак? Да, наверное.
И сволочь еще та. Что я дал взамен? Только брал, поглощал, а поначалу еще и ломался, огрызался. Щенок! Да какой щенок, собаки хотя бы преданны, а я … как только появилась возможность, я его предал, подставил. И как у него хватало терпения прощать? Я трус, мне недостает мужества на прощение, зато на обвинения всегда находились силы. Пусть я не высказывал их вслух – разве это что-то меняет?
Надо было уйти вместе с Лизой, я так хотел, но он мне не позволил: успокаивал, приручал, был терпеливым - простил. Снова. Я действительно ничтожество, тряпка, сволочь, лицемер, продажная тварь. Оуэн все верно говорит – правда глаза колет. Как бы мне ни хотелось с ним не согласиться, суть останется прежней. Я виноват и незаслуженно оправдан, незаслуженно обласкан.
Мне уже не хочется заткнуть глотку Оуэну - разве это хоть что-нибудь изменит? Все уже сказано, принято к сведению и запротоколировано. Но я все равно малодушно пытаюсь прижать ладони к ушам, чтоб заглушить звук, хотя уже давно не прислушиваюсь к чужой отповеди – это произнесенное вновь и вновь звучит в голове. Раз за разом, по кругу.
Лицо горит от стыда – я медленно выкипаю. Дуло тычется в висок, холодное – приятно...
И тут меня кидает на пол, чужая рука с силой давит на курок. Выстрел. Кажется, я умер.
Мне страшно оттого, что не могу пошевелиться. Открываю глаза и вижу над собой потолок и железные балки. Родные пенаты немного успокаивают, и все равно мне не ясно, почему я парализован. Кажется, последней мыслью перед тем, как я вырубился, было что-то типа «я умер». Соглашаться с ней как-то совсем не хочется, тем более что мертвых вряд ли будет мучить головная боль и жажда.
Три глубоких вдоха носом и три выдоха ртом. Дернулся правый мизинец, потом безымянный палец… вот рука уже сжата в кулак. Хорошо, просто тело затекло от неудобной позы на не предназначенном для сна диванчике.
Морщась, поднимаюсь и потягиваюсь, смачно хрустя позвонками и суставами. Передвигаюсь я строго синусоидами. В голове муть и обрывки воспоминаний. Точно помню разбитый нос – очень четко, но при детальном осмотре не обнаруживаю никаких видимых повреждений. О вчерашнем… не знаю, как это назвать… в общем, о вчерашнем напоминает только ноющая боль в области живота и немного – под ребрами. Вполне терпимая, кстати.
Всплывающие мелкие подробности из воспоминаний заставляют краснеть и гонят прочь из хаба – домой, в душ и переодеться. Бежать не оглядываясь…
Я даю себе две минуты на успокоение, достаю секундомер…и не могу сдержать улыбки. Есть вещи, о которых приятно помнить: свое настолько, что никто другой и не поймет. Разве что…
Джек, я скучаю.
Стрелка резво бежит по кругу. В такт ее тихому тиканью бьется сердце. У меня полторы минуты, чтобы забыть вчерашнее и вспомнить о чем-то приятном настолько, чтоб замедлить шаги и спокойно, неторопливо выйти на улицу.
Свежий утренний ветерок норовит забраться под рубашку и забросить галстук на плечо, треплет полы пиджака. В шесть утра улицы пусты, в сонной тишине гулко звучат мои шаги – четыре на каждый тик-так. Где-то кварталах в двух к востоку громыхает мусоровоз.
Руки плохо слушаются – громко звякая, падают на асфальт ключи, пальцы подрагивают. Зажмуриваюсь до цветных пятен, отсчитывая десять секунд, размыкаю веки и только тогда открываю дверцу, сажусь за руль и вставляю ключ в зажигание. Ехать недолго, по пустынным улицам так вообще минут семь.
У меня есть пара часов. Гвен придет на работу к девяти, а вот Тошико будет у монитора уже часов в восемь. Надо успеть прийти в себя… привести себя в порядок, заехать по пути за завтраком и только потом - в офис. Сегодня я точно не обойдусь без кофе, что к нему, пока не знаю. При мысли о еде начинает подташнивать.
Паркуюсь, взбегаю по лестнице на свой этаж, открываю входную дверь, хлопаю ею, на ходу снимая ботинки и стаскивая одежду – в душ. Звук льющейся воды, в зеркале над раковиной отражается слегка помятый и небритый молодой мужчина. На лице ни царапин, ни ссадин, нос в полном порядке, а в глазах … черт, неужели это я?
Прислоняюсь лбом к стеклу – лишь бы не видеть эту растерянность, затравленность. Память играет со мной злую шутку, подкидывая подборку воспоминаний о вчерашнем вечере. Мучительно постыдных.
Я отталкиваюсь от зеркала, вжимаюсь в стену и сползаю по ней на пол, пряча горящее лицо в ладони. Пора что-то решать. Единственное, что точно понимаю: я не хочу быть жертвой. Я не могу себе такого позволить – срабатывает внутренний предохранитель.
Забыть, вычеркнуть из жизни несколько часов – тоже непозволительная роскошь. Сразу задумываюсь о том, а как же с этим справляются другие: у меня-то есть возможность скорректировать свою память, но что с другими? Почему я должен упрощать себе жизнь, я что – избранный? Ну смешно же. Тогда уж сразу себя в слабаки записать.
Я потерял опору и теперь не могу решить, что дальше делать. А всего-то и надо – найти другую… или отнестись к ситуации так, чтоб эта опора никуда не исчезала. Как?
Ну, во-первых, не все так трагично. Меня смешали с дерьмом – это да. Значит, надо отмыться: пусть это слишком буквальная трактовка, но от физиологии не убежишь. Тем более, доказано, что на эмоциональное состояние можно влиять через физическое и наоборот.
Горячие струи бьют в спину, в грудь, барабанят по пустой голове – и действительно, меня немного отпускает. Просто растерялся, я же никогда не бывал в подобных ситуациях, и ведь никто от них не застрахован. Сейчас главное – расслабиться, выпустить пар: я уже чувствую, как на место смятению приходит гнев. Он требует немедленных действий, напрягает мышцы, готовя к внезапному беспорядочному движению: неважно, куда, неважно, как – просто двигаться.
Я быстро вытираюсь, натягиваю спортивные штаны, футболку и кроссовки. Сырое полотенце валяется на кафельном полу в ванной – потом подберу. Ключи в карман и на улицу – несколько кварталов до Бьют-парка, а там излюбленный маршрут вдоль реки до поля для регби.
Ветер в лицо, ветер в голове – сам как ветер. Не бегу – лечу. Гнев просачивается сквозь кожу вместе с потом, испаряется, образовывая внутри вакуум. Привычная пустота вытесняет все лишнее, ширится. Метроном сердца, метроном шагов, ни единой мысли – не время, чуть позже.
С асфальтированной дорожки на боковую аллею, узенькую, как тропа, посыпанную гравием. Он шуршит, из-под кроссовок летят маленькие камушки. Одуряюще пахнет травой и утренней свежестью. Эти запахи делают воздух невероятно плотным, в нем вязнешь, как в паутине, а он проникает в легкие, заливается в вены, вытесняет лишнее, оставляя только звон в ушах да головокружение.
На повороте я не удерживаюсь и, кувыркаясь, падаю на газон, скольжу по сырой траве. Мелкая зелень, семена и листья тут же липнут к промокшей футболке, влажной коже, пристают к штанам, а я смеюсь – как же мне хорошо!
Что-то лопается внутри и впервые за несколько недель или даже месяцев я дышу полной грудью, и мне это доставляет удовольствие. Такое ощущение, что последнее время я был загипсован с ног до головы, и вот пришел Оуэн и как шандарахнет по гипсу молотком – он и раскололся, осыпался к чертовой матери. И, боже, как это хорошо! Я и забыл…Прав был кто-то умный, сказав, что любовь к миру начинается с любви к себе. Погано только то, что, не испытав на своей шкуре, этого не поймешь. А всего-то надо было дать себе позлиться, побояться – почувствовать – и все встало на свои места.
Действительно, что толку в том, чтоб откладывать радость на потом: вот, когда то да се, я непременно буду счастлив. Почему не сейчас? Глупо же, можно не заметить, как жизнь прошла в этих откладываниях. А тут еще не знаешь, доживешь ли до завтра, будет ли оно.
Оуэн – кретин и сволочь, больной на всю голову. Не хочу тратить на него свое время, переживать и маяться вопросами «за что» и «почему». Какая, к черту, разница? Не хочу оправдываться, не хочу винить себя. Хочу смеяться… и круассаны. Точно, круассаны со свежим маслом и клубничным джемом или чеддером.
В животе урчит от голода. Озябший и промокший, я смотрю в серое небо, такое низкое, что, кажется, протяни ладонь – и коснешься облаков. Подумать только, как давно я их не замечал. Такое ощущение, что часть жизни просто прошла мимо, безвозвратно, а я не оценил. Даже жалко как-то.
Я даже не подозревал, сколько сил отнимает обида на весь мир, а где брать новые? Сидел в своем панцире и никого не трогал, отгородился от реальности, совершенно не соображая, не понимая: чтобы раны затянулись, коже надо давать дышать. Надо было бабушку слушать…
Она говорила, что самое полезное качество – умение прощаться. Удерживать силой – удел слабаков. Умная была женщина, земля ей пухом. Прими я это как должное, насколько б проще было…хотя, наверное, стоило через это пройти – потерять, обрести что-то новое. На практике оно как-то понятнее.
- Прощай, Лиза, - говорю я небу, и первые капли дождя падают мне на лицо. – Я помню о тебе.
Поднимаюсь с травы, выхожу на гравий, быстро набирая скорость – промерз так, что зубы стучат. Бег помогает согреться, дождь – очиститься. Он кончается за квартал от моего дома, у пиццерии, где он постоянно берет пепперони на вынос. За углом видеопрокат – у него есть карточка постоянного покупателя. Быть везде и нигде одновременно может только…
- Джек, скотина, я скучаю, - получается чересчур капризно и от этого смешно. Я улыбаюсь, и люди оглядываются, смотрят на меня как на городского сумасшедшего. Наверное, со стороны я выгляжу нелепо – этакий лесной тролль, весь в земле и листве. Кроссовки хлюпают, футболка и штаны липнут к телу – ему бы понравилось, как пить дать. Жаль, что его нет рядом, с ним я тоже мог просто улыбаться, правда, совсем чуть-чуть и, казалось, через силу.
Интересно, каково ему от этого было? Если бы я не мог порадовать кого-то…близкого? Любовника? Любимого? Кого, собственно? Я не могу определиться и разобраться с его ролью в моей жизни с ходу. Вернется – посмотрим. Главное – ждать: мне не в напряг, а ему приятно. Я точно знаю.
Греясь в душе, покидав промокшие вещи в стиральную машинку, а кроссовки в сушилку, попивая душистый утренний чай, одеваясь, я просто смакую свое состояние легкости и наполненности жизненными силами одновременно. Энергия во мне так и кипит, тело требует активных действий. И подчиняясь этому желанию, я быстро собираюсь и выхожу на стоянку.
Приходится делать крюк, чтоб заехать во французское кафе – от него на квартал распространяется аппетитный аромат свежей выпечки, прямо слюнки текут. Есть хочется неимоверно, но я дотерплю до хаба: сегодня мне хочется разделить с кем-то свои желания, пусть даже они касаются всего лишь утоления голода. Мне кажется это естественным.
Бумажный пакет едва не лопается от количества втиснутых в него круассанов, и продавщица в белоснежном накрахмаленном передничке посмеивается надо мной, я улыбаюсь ей в ответ.
- Что-нибудь еще? – осведомляется она.
- Да, кофе, пять эспрессо и сливки отдельно.
Пять, а нас четверо. Просчитался или?
Джек, ну ты понял…
@темы: fanfiction
-
-
15.08.2008 в 01:16еще раз спасибо. порадовала
-
-
15.08.2008 в 01:21маааааааааленький-
-
15.08.2008 в 15:57Мне очень понравился этот его ритуал, перед уходом пройтись по центру, коснуться дорогих для него вещей, словно частичек любимого человека. Они для него как соломенка, как что-то неизменное, надежное в этим мире.
И все его чувства, грусть, ярость, опустошенность, их смена , все так реально получилось, очень по-человечески. Меня задело. Спасибо.
И отдельное спасибо, за то, что сделали для него эту ситуацию поворотной точкой, моментом, который не сломал его, а дал надежду...
-
-
16.08.2008 в 00:28И отдельное спасибо, за то, что сделали для него эту ситуацию поворотной точкой, моментом, который не сломал его, а дал надежду...
Не знаю, что сказать. Я стразу это предполагала, просто долго не могла найти подходящую форму, и еще переживала, что все выйдет не светло, а "сопливо".
-
-
16.08.2008 в 00:43Если честно, мне предыдущий фик больше понравился. Возможно потому, что он замкнут сам на себя, там такое непрекращающееся самокопание, ощущение, что попал в чужой кошмар. Но этот тоже хорош, просто по-другому.
А еще забыла тогда написать. Мне оч понравился тот момент, когда Янто выходит на улицу и бежит. У Вас получилось передать ощущение скорости, бега, того напряжения мышц в желании выплеснуть полученные эмоции.
-
-
16.08.2008 в 00:54Stellar Wanderer , именно поэтому я решилась на парный фик. Тогда первый воспринимается более объемно, когда читатель узнает, что в это время было в голове у Янто. Что ситуации сильно искажаются восприятием каждого: Янто просто действует, чувствует, а Оуэн - упивается каждым своим вздохом, своим состоянием, собой. Оуэн в силу своего "сумасшествия" более ярок, Янто - мягче, легче (воздушнее). Если сранивать с картинами, то Оуэн похож на полотна Босха, а Янто - на картины Писсаро)
-
-
25.08.2008 в 18:47-
-
26.08.2008 в 18:29Описывая Оуэна я исходила из того, как он себя вел в последних сериях первого сезона. На мой взгляд, адекватного там было мало. А если учесть, что он (врач, между прочим), зная об опасности, которая грозит городу, при раскрытии рифта, забил на нее ради личных причин, учесть, что на тот момент он сильно страдал по утерянной любви, что он довольно много пил... в общем, факторов, чтобы сорваться, было много. Я так считаю, и это нисколько не противоречит тонкой душевной организации - у всех есть свой предел.
А Янто... я не считаю, что но сломался, он, скорее, прогнулся, а потом выправился.
это не каждому под плечу - о да, за это его и люблю=)
-
-
11.03.2010 в 16:52- Джек, скотина, я скучаю - это... best line 4ever
-
-
11.03.2010 в 22:35только что прочла
Это вселяет надежду, что мои фики еще читают=)))
-
-
19.03.2010 в 22:10-
-
21.03.2010 в 16:38мне приятно, главное - вы сами заряжены позитивом)