Драбблы

[torchwood]

Драбблы из флэшмоба "Персонаж и слово" у [L]Серой твари[/L]. Рейтинг PG-13 - R.
Пары: Джек/Йанрто, Йанто/Рис, Оуэн/Йанто
1. Йанто, новогодняя елка
В этом году елку перед Рождеством украшал Йанто.
И теперь Гвен передергивает каждый раз, когда ее взгляд попадет на нее. Вечно зеленое дерево, украшенное разнообразным оружием и стрелянными пулями и гильзами, с хищно поблескивающим сюрикеном вместо звезды кажется ей осколком кошмара из далекого детства. Сильный хвойный и такой праздничный запах исходящий от пушистой красавицы лишь подчеркивает сходство. И Гвен кусает губы, прежде чем наклонится за своими подарками, и надеется, что этого никто не видел.
Оуэн, едва узрев это праздничное дерево, тут же попытался пристроить на него пару скальпелей. Не прошедших обработку после последнего использования. За что и был немедленно изгнан в свою лабораторию и лишен кофе.
Тошико елка, украшенная оружием, забавляет. Она с интересом рассматривает длинный узкий стилет, трогает части разобранного пистолета и режет палец о лезвие широкого обоюдоострого ножа. И расспрашивает про них у Йанто. Архивист отвечает, рассказывая историю каждого предмета на елке. Тош, которая могла производить в уме сложнейшие вычисления, восхищается тем, что валлиец ничего не забывает, не подозревая, что у Йанто просто нет выбора: у него абсолютная память и полная невосприимчивость к реткону.
И только Джек замечает, что жутковатое дерево, наряженное в металл, похоже на Лизу. Жизнь (Ель не срублена, она растет в большой кадке) и мертвый холод оружия. А еще Джек замечает, что на Йанто темно красная рубашка. И на рукаве с внутренней стороны пятно чуть темнее, чем вся ткань. И едва заметные красные разводы на хищной породи на Вифлеемскую звезду он тоже замечает. И позже, когда Гвен, Оуэн и Тош уходят по домам, он молча снимает с Йанто пиджак и закатывает рукав темно-красной рубашки. Йанто не пытается ему помешать. От запястья до локтя на его руке – длинная, аккуратно зашитая рана. Джек, так же молча, усаживает секретаря на диван, приносит аптечку, бережно промывает швы и туго перебинтовывает руку архивиста и лишь потом поднимает на него глаза.
- Не надо было снимать повязку. Могла попасть какая-нибудь дрянь.
- Я не хотел, чтобы ты заметил.
Джек собирает аптечку и уносит ее на место, попутно выключая в хабе почти весь свет, оставив освещенным лишь участок с елкой, и возвращается на диван, где по-прежнему сидит Йанто. Он обнимает секретаря за плечи и притягивает к себе, заставляя опереться спиной о свою грудь. А потом и вовсе вытягивается на неудобном диване и укладывает Йанто рядом. Диван узок и короток даже для одного из них, не то, что для двоих. Но сейчас им это не важно. Они просто лежат и сморят на странную елку. Дыхание Джека легонько шевелит короткие волосы Йанто.
- Что будешь с ней делать, когда кончится Рождество?
- Найду для нее лес. Может быть, приживется.


2. Рис, кофеварка
Кофеварка жужжит как старательная пчела. Только в чашки аккуратными точными порциями разлит совсем не мед. Рис не любит кофе и пьет его только изредка. Горький черный кофе в хабе имеет странный привкус. Всегда разный. Иногда это металл, иногда разнообразных пряности и специи, иногда что-то чуждое, едва уловимое, а иногда что-то, что заставляет забыть, вырывает из памяти дни. Как то ни странно, Рис не боится потерять еще один день. Иногда отсутствие воспоминаний лучше. Но… но Гвен не умеет слушать никого кроме себя. Не раз и не два за прошедшие годы Рис желал бы забыть о Торчвуде, забыть о том, чем занимается его жена. Но… но Гвен сказала, что не хочет ему лгать, не хочет унижать его таким образом. А была ли в ее словах правда? И какая? Рис не желает знать ответ на этот вопрос. Рис никогда не скажет своей жене, что ложь иногда милосерднее правды. Зачем? Она все равно не поймет. Он любит ее, но уже чуть меньше чем раньше. А еще он больше не может ревновать ее. Ни к великолепному Джеку Харкнессу, ни к ныне покойному Оуэну Харперу. Да и ни к кому другому. Потому что… Потому что не может.
Терпкий запах кофе разливается по хабу. Рис гадает, какой вкус будет у кофе сегодня. Тонко пищит телефон. Йанто отвлекается от кофеварки и тянется за телефоном. На его спине видны два длинных широких шрама. Он говорит несколько слов, машинально кивает собеседнику на другом конце телефонной линии и, улыбнувшись, чуть потеплевшим голосом добавляет:
- Мы вас ждем. – И отключает мобильник. – Они возвращаются. Будут здесь через пару часов.
Рис кивает и поднимается с дивана, оглядываясь в поисках своей рубашки. Его взгляд падает на надпись “Torchwood” – “Горящий лес” Рис усмехается. Лесной пожар сжигает все на своем пути, и остановить его можно тоже с помощью огня, пожертвовав частью деревьев. Всех, кто близко соприкасается с Торчвудом, можно назвать такими жертвенными деревьями. Они медленно сгорают в пламени вечной тайны, чуждости и ирреальности работы, своей и своих близких, чтобы в конце концов стать холодной мертвой золой.
Рис застегивает рубашку и берет протянутую Йанто чашку с кофе.
- Я что-нибудь забуду сегодня?
Валлиец качает головой:
- Нет.
Рис улыбается и делает глоток. Он отчего-то знает, что Йанто так отвечает всегда, даже когда на следующее утро Рис недосчитывается воспоминаний за несколько часов или даже суток.
На этот раз у кофе привкус чеснока, едва уловимый и совсем не портящий напиток.
Рис пьет кофе и улыбается, думая о том. Что один из самых сильных ядов тоже имеет привкус чеснока.


3. Оуэн, мороженное (собственно, задача была накормить его мороженным).
Жара плавит Кардиф. Беспощадное, совсем не английское солнце пытается выжечь город. Тени практически нет. Машины вскипают на дорогах. Люди прячутся за стенами домов, за кондиционерами и вентиляторами, за холодным соком и холодным пивом. Те, кому не повезло оказаться на улице днем, двигаются от тени к тени, обливаясь потом, пряча глаза от беспощадного света, обжигая горло и легкие раскаленным воздухом. Особо невезучие или слишком слабые и больные падают прямо на улице. От жары нет спасения. И близость моря только ухудшает ситуацию. Даже по вечерам легче становится не намного. Город замер. Так кажется. Так только кажется. Показатели смертности скакнули до небес.
В хабе тоже удушливо жарко. Ни подземное расположение, ни современные кондиционеры не спасают. Джек разгуливает по штаб-квартире босиком и без рубашки, демонстрируя великолепный торс, но ни у кого нет сил реагировать, Гвен влезла в короткий топ и шорты, Оуэн, забыв прокомментировать наряд девушки и предложить Джеку креокамеру, спрятался от жары в прозекторской, Тошико каждые полчаса вместе с активностью Разлома проверяет прогноз погоды, даже Йанто, вечно аккуратный и застегнутый на все пуговицы, потерял где-то свой галстук, а вместе с ним пиджак и жилет. Птеродактиль забился куда-то под самую крышу. Даже ему, холоднокровному существу, для которого тепло – это жизнь, не нравится эта страшная, неестественная жара.
Все раздражительны и срываются по пустякам, и правильнее было бы распустить все по домам, а еще лучше в приказном порядке отправить из города, но сотрудникам Торчвуда, не сбежать от этой жары: Разлом слишком активен в последнее время и примерно раз в пару дней выплевывает сюрпризы, как правило, неприятные. Джек только за последние полторы недели умирал трижды. Йанто Оуэн зашивал разодранную спину, а у Гвен роскошный синяк под глазом.
Дни напряженной работы в оглушающей ненавистной жаре проходят один за другим. Они складываются в недели. Но легче не становится. И однажды Тошико, спокойная, рассудительная обычно Тошико, чуть не набрасывается на Гвен с кулаками. Из-за пустяка. Джек успевает вклиниться между ними. Он велит Гвен уходит домой.
- Но Разлом… - начинает возражать женщина и тогда Джек тоже взрывается. Он тоже уже на грани.
- Какой, кровавый ад, Разлом! Еще немного и мы поубиваем друг друга! Не случится ничего за один день! Все по домам! Живо! И чтобы завтра я вас не видел!
Гвен испугано смотрит на Джека, потом торопливо подхватывает свою сумку и исчезает из хаба. Оуэн уходит вслед за ней. Джек торопливо приводит себя в порядок и уводит напуганную своим собственным поведением и вспышкой Харкнесса Тош, обняв ее за плечи. В штаб-квартире остается только Йанто.
Оуэн возвращается вечером, когда беспощадное солнце скрывается за горизонтом. Слишком жарко в городе. Слишком давит на плечи людское раздражение, ежесекундно ежечасно взрывающееся вспышками, очень болезненными и страшными. Оуэн возвращается в хаб, чтобы ощутить иллюзию прохлады и спокойствия. И застает в штаб-квартире Йанто. Архивист сидит на столе. Рубашка вытащена из-за пояса брюк и расстегнута, рукава закатаны до локтя. Йанто сидит, ссутулившись, и ест мороженное. Почувствовав постороннее присутствие, он поднимает глаза и смотрит на Оуэна пустым безразличным взглядом. И протягивает ему покрытый капельками конденсата контейнер. Оуэн ненавидит мороженное, ненавидит его приторную сливочную сладость. Несколько дней назад, когда Йанто, надеясь поднять команде настроение, принес это мороженое и Джек устроил настоящее шоу с его поеданием, Оуэн смотрел на это с отвращением. Его и сейчас передергивает. И Йанто, видя это, пожимает плечами, зачерпывает ложкой очередную порцию снежно-белой массы и отправляет в рот. И почему-то это зрелище завораживает. Еще одна ложка мороженного исчезает между бледными губами валлийца, бледными то ли от усталости, то ли от боли. Оуэн вспоминает, что у Йанто разодрана спина, вспоминает, чтобы тут же забыть снова. Он продолжает всматриваться в бледное лицо архивиста в полумраке хаба. Здесь и сейчас Йанто, растрепанный, бледный, безумно, мистических похож на безумного ученого из новеллы Некрономекона, ученого, испытавшего на себе свое изобретение, и получившего бессмертие, а вместе с ним вечно холодное тело мертвеца и необходимость прятаться от жары и солнечного света, и необходимость убивать, чтобы существовать дальше. И Оуэн ежится под взглядом светлых глаз. Ему хочется подойти и убедиться, что бледная кожа Йанто такая же холодная, какой кажется, что под ней не бьется сердце. Оуэну очень хочется это проверить. И жутко от мысли, что это действительно так.
А Йанто тем временем спокойно облизывает ложку, слезает со стола и, на ходу закрывая контейнер, направляется к креокамерам. И Оуэну кажется, что он сейчас упускает какой-то важный момент, что если сейчас Йанто успеет дойти до креокамер, случится что-то не поправимое. И Харпер не может сказать то ли это предчувствие, то ли влияние плавящегося города. Но у него нет времени разбираться. Оуэн продирается сквозь влажный душный воздух хаба, догоняя валлийца, и кладет руку ему между лопаток. И вздыхает со смесью облегчения и ужаса. Тело Йанто под рубашкой действительно прохладное, но сердце бьется, ровно и четко.
Йанто вздрагивает от неожиданного прикосновения. Неплотно закрытая крышка слетает с контейнера в его руках. Капли и кусочки подтаявшего мороженного попадают на обнаженную грудь архивиста. Йанто поворачивается. В его взгляде недоуменнее.
“Это жара, это просто жара,” говорит себе Оуэн, касаясь кончиками пальцев белых капель на бледной коже архивиста. “Чертова жара. Кровавый ад! Как же она надоела!” Пальцы становятся липкими. Оуэн, сам того не желая, подносит их к лицу и облизывает. Приторно сладкий вкус мороженного смешивается с солоноватым вкусом пота. И с такой добавкой мороженное почему-то не вызывает отвращения. “Кровавый ад? Самое подходящее название для Кардифа сейчас. Кровавый, безумно горячий сошедший с ума ад!” Оуэн снова тянется к белым каплям, но Йанто перехватывает его руку. Наклоняется, бережно ставит контейнер с остатками мороженного на пол, а потом притягивает Оуэна к себе и жадно целует, до крови своей и Оуэна. У его губ тошнотворно сливочный вкус мороженного. Но Харперу уже наплевать. Жара свела этот мир с ума, и Оуэн не видит причин оставаться нормальным. Тем более, он давно уже ненормальный, в Торчвуде нормальные люди не работают. Тем более, что кожа Йанто по-прежнему прохладная. Тем более, что на его груди по прежнему капельки холодной, пока еще, белой субстанции. Оуэн укладывает Йанто на пол - Валлиец морщится от боли в разодранной спине – и слизывает эти сладко-соленые капли. А потом стаскивает с Джонса брюки и избавляется от своей одежды. И вместо смазки все тоже уже окончательно растаявшее мороженное. Йанто стонет и выгибается под ним. И где-то на краю сознания у доктора Харпера гуляет мысль, что спину архивисту придется зашивать заново. Но сейчас это не имеет значения. А потом…
А потом они, обнаженные, лежат рядом на бетонном полу, пред креокамерами, в которых спят мертвым сном люди и нелюди – сотрудники и “гости” Торчвуда. Йанто на животе, опустив голову на скрещенные руки, а Оуэн на спине, глядя в переплетение потолочных балок. Они лежат так очень долго, не касаясь друг друга, потому что жара делает каждое прикосновение мучительным. Много вечностей спустя они синхронно поднимаются. Йанто подбирает почти пустой контейнер и идет к одному из не занятых пока холодильников. Оуэн собирает разбросанную одежду, краем глаза наблюдая за ним. На бедрах и ягодицах Йанто белые потеки. Архивист открывает дверцу, выдвигает лоток, на котором вместо тела несколько разноцветных коробок - да, совершено верно, - с мороженным, смотрит на них потом на контейнер в руке, захлопывает холодильник и выбрасывает контейнер в мусор.
Оуэн усмехается:
- Знаешь, я ненавижу мороженное!
- Я заметил. – Йанто коротко улыбается.
Больше они не говорят друг другу ни слова.
Один на двоих прохладный душ. Первые за несколько недель чашки кофе. Оуэн с нехарактерной для него осторожностью заново обрабатывает спину валлийца: швы не разошлись, но кое-где раны все же начали кровоточить. Потом они одеваются и уходят из хаба в разные стороны. И оба надеются, что утром будет пасмурно, и жара ослабит свою хватку.
Но утром снова восходит беспощадное злое солнце. И жара снова плавит Кардиф.