Я хочу знать точно.
Chapter Nine «No One is Alone» / Глава Девять «Никто не одинок»
читать дальшеМоей подруге Мидж исполнилось всего двадцать девять лет, когда она умерла. У нее не было никакой церемонии похорон с участием родных и близких, никакой поминальной заупокойной службы, никаких цветов и никакого некролога. Фактически, вообще никаких явных общепринятых атрибутов, подтверждающих ее смерть. И даже сегодня, десять лет спустя, я зол и невероятно расстроен всем тем, что произошло с нею. Мидж была моим другом в старших классах (пусть не особенно близким, но, тем не менее, другом), а затем стала моей соседкой во время учебы в Международном Университете Соединенных Штатов в г. Сан-Диего. Для меня Мидж и ее дальнейшая судьба всегда оставались достаточно значимыми, но, я уверен, что - несмотря на все связанные с нею проблемы - они, прежде всего, должны были быть намного важнее для более близких ей людей. За прошедшие годы я довольно часто вспоминал о Мидж и полагаю, что, учитывая случившееся с нею, Мидж заслужила то, чтобы ее история оказалась рассказана.
Я считаю, что Мидж вовсе не была такой уж «паршивой овцой» для своей семьи, скорее своего рода «необузданной лошадкой». В глазах ее родных она выглядела абсолютно несдержанной, неконтролируемой и лихо перемахивающей через все установленные ими барьеры каждый раз, как только она могла. Друзья же знали ту Мидж, которая могла всецело отрываться на вечеринках, полностью отдаваться чувствам и безгранично обожать животных. И я ведь уже упоминал, что она была очень красива? 1.
1. Я гей, но не слепой.
Вообще, семья Мидж являлась частью бизнес-аристократии города Джолиет. И я предполагаю, что с того момента, как мой отец стал директором завода, принадлежащего одной и самых влиятельных корпораций региона - Барроумены тоже перешли в эту захватывающую дух лигу. Но, конечно же, никто из нас не начал вдруг «гадить душистым мылом», как любила приговаривать Мерн, и вся наша семья никогда об этом не забывала. Как ни крути, прошло ведь не так много десятилетий с тех пор, как мой отец заполнял кремом пирожные в пекарне в Толкросс, или когда моя мама пыталась в конце месяца «оставаться на плаву», подавая к обеду потроха и картофельное пюре.
Если вы не знаете, то потроха – это шотландский «деликатес», изготавливаемый из овечьего желудка – ммм, вкуснятина! – и лука, который подается - а теперь приготовьтесь – в заправке из теплого молока. Единственной радостью от появления потрохов в нашем меню, было то, что Кэрол, Эндрю и мне в таком случае позволяли обедать с подносами перед телевизором, а не заставляли сидеть за столом с родителями. Честно говоря, я думаю, что моя мама разрешала это нам не в качестве вознаграждения за поедание потрохов, а для того, чтобы ей не приходилось смотреть на те муки, которые мы испытывали, когда пытались проглотить это «резиновое» и безвкусное варево. И я уверен, что если бы борец за независимость Шотландии сэр Вильям Уоллес в свое время угостил англичан такими потрохами, то они бы тут же развернулись и спаслись бегством, а мы бы теперь распевали гимн «Храбрецы Шотландии» во время коронаций.
С другой стороны, родители Мидж, видимо, были полностью убеждены, что они-то как раз даже пукают ароматно. Они оказались соседями моей семьи в Джолиет и быстро стали нашими друзьями. Несмотря на то, что мои отец и мать были значительно более простыми в общении, чем родители Мидж, они все четверо разделяли общую страсть к музыке, театру, путешествиям, хорошей еде, умеренной выпивке и организации безумных вечеринок, которые они регулярно устраивали.
Конечно, я должен признать, что после нашего переезда в Америку повысился не один лишь социальный статус моей семьи. Приемы, устраиваемые моими родителями, тоже стали уровнем выше, по сравнению с прежними субботними ночами в Пристройке. Теперь они проводились в цокольном этаже нашего дома, полностью оборудованном для этих целей, включая специальную площадку для танцев и основательно заполненный бар, который мог бы заставить распустить слюни и самого Дина Мартина (хотя вряд ли ему требовалась для этого чья-то помощь).
Но, даже если время и место претерпели неоспоримые изменения, некоторые основополагающие вещи все еще были прежними. Будь то званые ужины с коллегами моего отца, или просто встречи с соседями – каждый раз, как только это было возможно, я становился звездой вечернего представления. И хотя я больше не пел «Милли, Молли, Мэнди», я продолжал оставаться главным номером их вечеринок. Благодаря множеству представлений в старших классах и участию в «Состязании Аналитиков» я уже набрался достаточного опыта и стал более совершенным исполнителем. Я даже смог немного улучшить свои навыки в танцах, которые являлись частью моего репертуара, но, как я тогда знал, также были и моей наислабейшей стороной.
Тем не менее, и здесь появилось одно большое различие. Теперь меня уже не щипали за щечки восторженные тетушки и друзья семьи, а щупали за задницу чьи-то жены и подруги, которые время от времени заигрывали со мной. Разумеется, на следующее утро за тостами и чаем я рассказывал обо всем маме и Мерн (пока она еще была жива), и мы потом долго ехидничали на эту тему. Я имею в виду, что хорошего в таких зажиманиях, если вы потом даже не сможете добродушно посплетничать об этом?
Что ж до Мидж, то хотя мы и ходили в Джолиет в разные школы, но когда наши родители стали проводили время вместе – мы тоже начали зависать друг с другом. В те годы, пока я взрослел, большинство женщин чувствовало, что могут о многом со мной поговорить. То же самое произошло и с Мидж – поэтому мы, подобно нашим родителям, вскоре стали друзьями.
После окончания старшей школы, наши с Мидж пути разошлись. Я устремился в Университет Айовы для своих игрищ с «Золотыми Исполнителями», а Мидж поступила в колледж во Флориде. Но мы все еще оставались на связи. Затем, она несколько раз навещала меня во время моих летних выступлений в Нашвилле, и, кроме того, она продолжала звонить мне каждый раз, когда ей необходимо было выговориться.
Отработав два лета в парке Оприленд, я стал студентом Международного Университета Соединенных Штатов в г. Сан-Диего. Когда же я объявил о своем решении перебраться в Калифорнию, Мидж – уже забросившая свою учебу в колледже, по причинам, которые я так и не понял, пока не стало слишком поздно – тут же настояла, чтобы родители позволили ей переехать вслед за мной.
Хочу заметить, что мои отец и мама всегда поддерживали у Кэрол, Эндрю и меня мысль о важности и необходимости высшего образования. И они подтверждали свои слова на деле, оплачивая жилье, питание и обучение для каждого из нас. Тем не менее, даже в конце восьмидесятых годов, жизнь в Калифорнии была достаточно дорогой. Поэтому, для того чтобы суметь позволить мне учиться, а также проходить прослушивания и участвовать в выступлениях исключительно по мере моего желания, мои родители придумали весьма практичный выход из сложившейся ситуации. Вместе с родителями Мидж они приобрели в совместное пользование квартиру в городке Ла Хойя (Калифорния), в которой мы с Мидж и жили весь период обучения в университете. Когда же в 1989 году я покинул МУСШ, чтобы играть роль Билли Крокера в мюзикле «Возможно все», отец и мама Мидж полностью выкупили долю моих родителей.
Эта квартира состояла из двух спален и балкона. По определенным стандартам, причем не только студенческим, она считалась вполне привлекательной. Поэтому некоторое время такое совместное проживание с Мидж казалось действительно потрясающим и великолепным решением. Казалось до тех пор, пока она – как бы там ни было – не начала терять над собой контроль.
Начну по порядку. Сначала мы с Мидж веселились на полную катушку. Дело в том, что ее эпатажное чувство юмора всегда оставалось при ней. Это ведь напоминает вам кого-то еще? К тому же, мы разделяли общее увлечение слащавыми ситкомами и напыщенными драмами. Мы могли часами не ложиться спать, пересматривая старинные сериалы, наподобие «Лодка любви» или «Счастливые деньки», либо соревнуясь в выпивке с моими университетскими друзьями. Когда же мы занимались уборкой после наших постоянных вечеринок, мы одновременно разыгрывали сценки из наших любимых шоу. Именно во время таких домашних выступлений я и начал совершенствовать свою пародию на Шер, которая с тех пор всегда приносила мне бурные овации публики. Особенно однажды, когда я исполнил ее, пока ехал на эскалаторе в Мюнхенском Международном Аэропорту. Даже невозмутимые немцы тогда сочли ее очень забавной.
Если же Мидж было необходимо выполнить какую-нибудь работу по дому, то она обязательно делала это с шиком. Например, он могла нарядиться Белоснежкой и танцевать по комнате, одновременно вытирая пыль и пылесося, напевая при этом «Однажды мой принц придет». К сожалению, ее принц так никогда и не пришел. И вы знаете, я думаю, что если бы он все-таки появился, ему потребовалось бы что-то намного большее, чем простой поцелуй, чтобы спасти ее.
Вообще, Мидж была очень красива и общительна, но, подобно многим девушкам, она постоянно переживала по поводу своего веса, волос и кожи. К тому же - как это не удивительно - ей, несмотря на внешний вид и чувство юмора, трудно было вписаться в какую-либо компанию, и у нее никогда не было настоящих друзей, т.е. других друзей, кроме меня. Теперь я уже понимаю, что тогда это должно было стать для меня первым сигналом к осознанию ее проблем, но в то время я сам был молод, вдали от дома и расправлял свои собственные пресловутые крылья. Я имею в виду - действительно расправлял. Кроме того, как я уже говорил, я несомненно унаследовал от родителей их любовь и пристрастие к вечеринкам.
Постепенно, чем больше я узнавал Мидж, тем больше замечал, что она использует свою взбалмошность для манипуляций другими людьми, особенно своей семьей. Я полагаю, что после многих лет, проведенных вплотную с непредсказуемыми проделками Мидж – они попросту решили отделываться от нее деньгами, оплачивая каждую ее прихоть, лишь бы она оставалась довольна и держалась от них подальше. При этом Мидж почти никогда не пыталась манипулировать мною, поэтому наша дружба, несмотря на ее эпизодические стервозные выходки, так или иначе продолжала существовать. Такое ее поведение, фактически, было ничем иным, как симптомом чего-то значительно более серьезного, но никто, в действительности, не обращал на это внимания.
Т.к. Мидж было тяжело заводить друзей, я частенько брал ее с собой, когда встречался со своей компанией. Кроме того, я познакомил ее с одним из своих университетских приятелей, Торстеном Кейем, который впоследствии стал довольно успешным телевизионным актером. Сейчас он живет в Америке, у него есть две дочери, а одной из его последних работ является роль в мыльной опере под названием «Все мои дети». Первые несколько свиданий Мидж и Торстена прошли успешно, но, вскоре Мидж начала вести многозначительные речи об их взаимоотношениях, причем делала это в такой форме, которая, на мой взгляд, граничила с паранойей.
Как раз в это же время я узнал от еще одного своего друга, что предыдущий университет Мидж покинула по причине своего пугающего и навязчивого поведения по отношению к ее бывшему парню. Поэтому как-то вечером, когда они с Мидж вернулись домой, я отозвал Торстена в сторонку и велел ему «сделать шаг назад». К счастью, именно так он и поступил.
Ко всему прочему, Мидж была одновременно наивной и потрепанной жизнью, поэтому она становилась легкой добычей для жуликов. Так, однажды ее уговорили записаться на курсы моделей, про которые большинство из нас знали, что они проводятся нелегально. Но Мидж не хотела никого слушать, а модельное агентство меж тем все же обладало минимальной легальностью, которая позволяла ему оставаться в деле, и не заострять внимание на излишнем количестве настораживающих факторов. Агентство выпускало свой собственный так называемый каталог и вся задумка состояла в том, что, после прохождения обязательных курсов по подбору макияжа, прически и гардероба, лохушки - ммм, я имею в виду модели - могли выкупить рекламные площади в этом издании, чтобы прорекламировать себя. Компания гарантировала, что затем каталог будет распространен среди всех крупнейших агентств и модельеров страны. Мидж тоже прослушала необходимые лекции и, конечно же, в итоге ей предложили купить на выбор четверть, половину или даже целую страницу в этом каталоге. Мидж настаивала на целой странице, ну и она, соответственно, получила эту самую целую страницу. В конечном итоге счет за все ее приключение вцелом составил десять тысяч долларов! В середине восьмидесятых это была чертовски огромная сумма денег. Впрочем, она остается таковой и сейчас.
Мидж покрыла все расходы своей карточкой Американ экспресс, ничего не объяснив при этом родителям. Когда же они узнали о случившемся, они все равно не стали возмущаться столь ошеломляющим платежом или же глупостью решения вообще отправиться на такие курсы. Хотя, как я полагаю, именно это и было в действительности необходимо Мидж. Она отчаянно нуждалась в каком-либо отклике, и если уж она не могла получить положительный, то отрицательный тоже вполне сгодился бы. Даже если бы он означал, что родители аннулируют ее кредитную карту, доставят ее домой и будут орать на нее в течение месяца. Мои собственные отец и мама в подобной ситуации несомненно приволокли бы меня домой за шкирку и долго-долго кормили бы одними потрохами.
Как раз после этого происшествия поведение Мидж стало все более и более нестабильным. Она могла вдруг пропасть сразу на несколько дней, а когда затем возвращалась домой, то приносила с собой одну или даже две бездомных кошки, либо приводила дорогую собаку, которую она купила, воспользовавшись кредитной карточкой своего отца. Я, конечно, тоже люблю животных не меньше, чем все остальные, но наша квартира постепенно начала выглядеть и пахнуть будто филиал зоомагазина. В другой раз она могла вдруг начать поедать все, до чего дотягивалась, зато на следующий день она твердо отказывалась от всего спиртного. Меж тем ее спальня неумолимо заполнялась грязной одеждой, потому что она прекратила заниматься стиркой. В конечном счете, эта куча стала невероятно огромной, а у Мидж закончилось все чистое белье и футболки. Но она, вместо того, чтобы воспользоваться стиральным порошком, попросту вышла из дома и купила себе новые трусики. Вообще же, если в те дни Мидж не блуждала по улицам, то она проводила сутки напролет у себя в кровати, полностью погруженная в свою безнадежность и отчаяние.
Возможно, задним умом мы все крепки, но насколько же больше стоит предвидение! Когда я вспоминаю тот период с Мидж, то теперь я уже понимаю, что такое ее поведение было вызвано не просто личными причудами. К сожалению, те, кто знал Мидж в течение многих лет и мог бы засвидетельствовать, что подобные симптомы у нее повторялись снова и снова, очевидно предпочли продемонстрировать полнейшую слепоту и даже не попытались оказать Мидж какую-либо значимую помощь, чтобы остановить ее окончательное погружение в психоз.
На тот момент мне было всего лишь двадцать лет, и я только начал разбираться в самом себе, но даже я, в конечном счете, смог понять, что с Мидж творится что-то действительно неладное. Она полностью саморазрушалась буквально у меня на глазах. По молодости лет я подумал, что смогу помочь ей тем, что буду силой вытаскивать ее из кровати и ставить ей собственные ультиматумы. К сожалению, все мои действия фактически были подобны попытке заклеить пластырем зияющую рану. Я кричал ей: « Ты не вернешься в свою комнату, пока не уберешь весь тот бардак, что ты устроила на кухне», а затем становился в дверях ее спальни. В ответ Мидж прожигала меня взглядом, но, тем не мене, убирала за собой. Я прилагал все возможные усилия, чтобы взбодрить ее во время апатии и утихомирить во время безумств, но что ей на самом деле было необходимо, так это вмешательство ее родителей, а вовсе не сострадание ровесника.
Временами, когда Мидж достигала пика своего болезненного состояния, я негодовал по поводу того, что оказался единственным, кто заботится о ней. Дело в том, что ее родные, несмотря на их осведомленность об ухудшении ее душевного здоровья, никогда не стремились вернуть ее домой. Я полагаю, что они были парализованы мыслью о том, что психологическое расстройство Мидж так или иначе было вызвано их воспитанием. Тогда как на самом деле, оно было вызвано как раз их безразличием к состоянию ее психики. Я хочу сказать, эй, ведь это же были восьмидесятые, а вовсе не Средние Века! На самом деле Мидж могла и должна была быть спасена.
За несколько дней до того, как я должен был отправиться в Англию, чтобы провести там целый семестр, согласно программе театрального обучения МУСШ, Мидж вернулась домой после трехдневного загула и заявила, что была похищена неким культом. Теперь ее безумия стали еще запущенней, а периоды апатии почти доводили ее до роковой черты. В ночь же, накануне моего отъезда из Калифорнии в Лондон, мы вместе смеялись, пили шампанское и произносили тосты за наше будущее. К сожалению, для Мидж его оставалось совсем немного, а этот совместно проведенный вечер в итоге оказался последним разом, когда я видел ее.
После того как я получил роль в мюзикле «Возможно все», я перебрался в Лондон на постоянное место жительства. Но, т.к. изначально покидая Штаты, я рассчитывал уехать только на семестр, то, следовательно, я взял с собой лишь ограниченное количество вещей. Поэтому мои родители вынуждены были съездить в Калифорнию и с помощью Эндрю упаковать все мои оставшиеся пожитки, а затем перевезти их на хранение обратно в Иллинойс.
Кроме того, они сообщили родителям Мидж, что Мидж пребывает в абсолютно ужасающем состоянии, и они уверены, что ей нельзя продолжать и дальше оставаться одной. На тот момент квартира уже превратилась в руины, и то же самое произошло и с самой Мидж. Но, вместо того, чтобы немедленно забрать Мидж домой, ее родители предпочли отправить к ней на помощь одного из ее братьев. Когда же он добрался туда - то попал в зоопарк. В прямом смысле этого слова. В квартире находилось множество бездомных животных, и повсюду были грязь, отходы и даже фекалии. Мидж же попросту сбрасывала все это с балкона, а затем оставляла лежать все там, куда оно приземлилось - в роще позади здания.
Когда Мидж все-таки вернулась домой, ей был поставлен диагноз: биполярная шизофрения с расщеплением личности. И я познакомился с каждой из них. Я вовсе не шучу. Дело в том, что, несмотря на все происходящее – обследования, лечение и заботу, Мидж продолжала звонить мне. Я мог выйти с дневного спектакля – и Мидж звонила мне, я мог закончить вечернее представление – и Мидж звонила мне снова. Я же напоминал ей о необходимости придерживаться курса лечения и о том, что в будущем она сможет опять превратиться в прежнюю «старушку» Мидж.
Меж тем, жизнь шла своим чередом, а я получал роли в различных постановках. Однажды, спустя некоторое время после того, как у меня состоялся длительный разговор с Мидж, я узнал от своей мамы, что Мидж была госпитализирована в тяжелом состоянии с диагнозом лейкемия. На сей раз это было не психическое заболевание, но физическое. Откуда только оно взялось?
Через несколько недель мама опять позвонила мне и рассказала, что Мидж умерла. Я был опустошен и безутешен. Мне потребовалась целая вечность, чтобы я смог смириться с тем, что кто-то настолько молодой, с таким количеством лет для жизни впереди, мог уйти из этого мира, причем уйти таким трагическим путем. И даже сегодня я уверен в том, что Мидж покончила жизнь самоубийством.
Церемония ее похорон оказалась закрытой и была проведена очень быстро. У Мидж не было некролога, поминальной службы, либо еще чего-то общепринятого. Я считаю, что подобное отношение было ничем иным, как последним проявлением неуважения. Согласно моему мнению, ее родители отнеслись к смерти Мидж точно так же, как они относились к ее жизни - лишь бы было поменьше возни. Друзья и соседи, которые были близки к семье Мидж и которые знали ее саму достаточно хорошо – такие, как мои отец и мама, или такие, как я сам - хотели помянуть Мидж и скорбеть о ней на какой-нибудь официальной церемонии. Но, этого не произошло. В крайнем случае, я хотел хотя бы отправить ей цветы, но меня попросили не делать даже этого. Причем не меня одного. Все близкие друзья и члены семьи Мидж тоже были остановлены и не допущены.
Вскоре после смерти Мидж мои отец и мама, а также еще несколько их друзей из Джолиет были приглашены на вечеринку на выходные дни к родителям Мидж в их домик у озера. Во время ужина общий разговор неожиданно принял такой поворот, когда отец Мидж разразился злобной проповедью по поводу меньшинств и геев. Спустя пару минут мои родители поставили свои бокалы на стол, встали и ответили ему: «Ты ханжа и гомофоб. Ты знаешь, что Джон гей, но все же стоишь здесь и извергаешь свой яд. Мы уходим. И мы не хотим больше оставаться под одной крышей вместе с тобой».
Мама Мидж попыталась остановить их, уговаривая, что ее муж вовсе не хотел сказать то, что сказал. Но в действительности именно это он и хотел, и мои родители сразу все поняли. Потому что иногда бывает так, что истинное лицо человека открывается как раз в таких вот неосторожных высказываниях. Что и произошло в тот раз.
Мама и отец поднялись в отведенную им спальню, упаковали свои чемоданы и уже через полчаса ехали посреди ночи по незнакомой сельской местности в поисках хоть какого-нибудь отеля. Затем они позвонили Кэрол и рассказали ей о случившемся, поэтому ее муж Кевин зашел в компьютер у себя дома в Милуоки и быстро нашел им ближайший местный мотель. Потом родители позвонили мне в Лондон. Я же оставался с ними на связи до тех пор, пока не убедился, что они, несмотря на их эмоциональное состояние, смогут добраться до места благополучно и не съедут по дороге в кювет.
Что же до семьи Мидж, то после этой ночи мои родители никогда больше не имели с ними никакого дела. Когда же я сам вспоминаю о Мидж, причем делаю это довольно часто, я не могу не подумать о том, насколько другой могла бы быть ее жизнь, если бы у нее были родители, готовые нестись сквозь ночную тьму ради ее защиты. Мидж была очень красивой и обладала щедрой душой, и мы с нею хорошо повеселились вместе. Но ей было всего двадцать девять лет, когда она умерла, и я все еще продолжаю тосковать по ней.
Дополнения к главе 9
читать дальшеМоей подруге Мидж исполнилось всего двадцать девять лет, когда она умерла. У нее не было никакой церемонии похорон с участием родных и близких, никакой поминальной заупокойной службы, никаких цветов и никакого некролога. Фактически, вообще никаких явных общепринятых атрибутов, подтверждающих ее смерть. И даже сегодня, десять лет спустя, я зол и невероятно расстроен всем тем, что произошло с нею. Мидж была моим другом в старших классах (пусть не особенно близким, но, тем не менее, другом), а затем стала моей соседкой во время учебы в Международном Университете Соединенных Штатов в г. Сан-Диего. Для меня Мидж и ее дальнейшая судьба всегда оставались достаточно значимыми, но, я уверен, что - несмотря на все связанные с нею проблемы - они, прежде всего, должны были быть намного важнее для более близких ей людей. За прошедшие годы я довольно часто вспоминал о Мидж и полагаю, что, учитывая случившееся с нею, Мидж заслужила то, чтобы ее история оказалась рассказана.
Я считаю, что Мидж вовсе не была такой уж «паршивой овцой» для своей семьи, скорее своего рода «необузданной лошадкой». В глазах ее родных она выглядела абсолютно несдержанной, неконтролируемой и лихо перемахивающей через все установленные ими барьеры каждый раз, как только она могла. Друзья же знали ту Мидж, которая могла всецело отрываться на вечеринках, полностью отдаваться чувствам и безгранично обожать животных. И я ведь уже упоминал, что она была очень красива? 1.
1. Я гей, но не слепой.
Вообще, семья Мидж являлась частью бизнес-аристократии города Джолиет. И я предполагаю, что с того момента, как мой отец стал директором завода, принадлежащего одной и самых влиятельных корпораций региона - Барроумены тоже перешли в эту захватывающую дух лигу. Но, конечно же, никто из нас не начал вдруг «гадить душистым мылом», как любила приговаривать Мерн, и вся наша семья никогда об этом не забывала. Как ни крути, прошло ведь не так много десятилетий с тех пор, как мой отец заполнял кремом пирожные в пекарне в Толкросс, или когда моя мама пыталась в конце месяца «оставаться на плаву», подавая к обеду потроха и картофельное пюре.
Если вы не знаете, то потроха – это шотландский «деликатес», изготавливаемый из овечьего желудка – ммм, вкуснятина! – и лука, который подается - а теперь приготовьтесь – в заправке из теплого молока. Единственной радостью от появления потрохов в нашем меню, было то, что Кэрол, Эндрю и мне в таком случае позволяли обедать с подносами перед телевизором, а не заставляли сидеть за столом с родителями. Честно говоря, я думаю, что моя мама разрешала это нам не в качестве вознаграждения за поедание потрохов, а для того, чтобы ей не приходилось смотреть на те муки, которые мы испытывали, когда пытались проглотить это «резиновое» и безвкусное варево. И я уверен, что если бы борец за независимость Шотландии сэр Вильям Уоллес в свое время угостил англичан такими потрохами, то они бы тут же развернулись и спаслись бегством, а мы бы теперь распевали гимн «Храбрецы Шотландии» во время коронаций.
С другой стороны, родители Мидж, видимо, были полностью убеждены, что они-то как раз даже пукают ароматно. Они оказались соседями моей семьи в Джолиет и быстро стали нашими друзьями. Несмотря на то, что мои отец и мать были значительно более простыми в общении, чем родители Мидж, они все четверо разделяли общую страсть к музыке, театру, путешествиям, хорошей еде, умеренной выпивке и организации безумных вечеринок, которые они регулярно устраивали.
Конечно, я должен признать, что после нашего переезда в Америку повысился не один лишь социальный статус моей семьи. Приемы, устраиваемые моими родителями, тоже стали уровнем выше, по сравнению с прежними субботними ночами в Пристройке. Теперь они проводились в цокольном этаже нашего дома, полностью оборудованном для этих целей, включая специальную площадку для танцев и основательно заполненный бар, который мог бы заставить распустить слюни и самого Дина Мартина (хотя вряд ли ему требовалась для этого чья-то помощь).
Но, даже если время и место претерпели неоспоримые изменения, некоторые основополагающие вещи все еще были прежними. Будь то званые ужины с коллегами моего отца, или просто встречи с соседями – каждый раз, как только это было возможно, я становился звездой вечернего представления. И хотя я больше не пел «Милли, Молли, Мэнди», я продолжал оставаться главным номером их вечеринок. Благодаря множеству представлений в старших классах и участию в «Состязании Аналитиков» я уже набрался достаточного опыта и стал более совершенным исполнителем. Я даже смог немного улучшить свои навыки в танцах, которые являлись частью моего репертуара, но, как я тогда знал, также были и моей наислабейшей стороной.
Тем не менее, и здесь появилось одно большое различие. Теперь меня уже не щипали за щечки восторженные тетушки и друзья семьи, а щупали за задницу чьи-то жены и подруги, которые время от времени заигрывали со мной. Разумеется, на следующее утро за тостами и чаем я рассказывал обо всем маме и Мерн (пока она еще была жива), и мы потом долго ехидничали на эту тему. Я имею в виду, что хорошего в таких зажиманиях, если вы потом даже не сможете добродушно посплетничать об этом?
Что ж до Мидж, то хотя мы и ходили в Джолиет в разные школы, но когда наши родители стали проводили время вместе – мы тоже начали зависать друг с другом. В те годы, пока я взрослел, большинство женщин чувствовало, что могут о многом со мной поговорить. То же самое произошло и с Мидж – поэтому мы, подобно нашим родителям, вскоре стали друзьями.
После окончания старшей школы, наши с Мидж пути разошлись. Я устремился в Университет Айовы для своих игрищ с «Золотыми Исполнителями», а Мидж поступила в колледж во Флориде. Но мы все еще оставались на связи. Затем, она несколько раз навещала меня во время моих летних выступлений в Нашвилле, и, кроме того, она продолжала звонить мне каждый раз, когда ей необходимо было выговориться.
Отработав два лета в парке Оприленд, я стал студентом Международного Университета Соединенных Штатов в г. Сан-Диего. Когда же я объявил о своем решении перебраться в Калифорнию, Мидж – уже забросившая свою учебу в колледже, по причинам, которые я так и не понял, пока не стало слишком поздно – тут же настояла, чтобы родители позволили ей переехать вслед за мной.
Хочу заметить, что мои отец и мама всегда поддерживали у Кэрол, Эндрю и меня мысль о важности и необходимости высшего образования. И они подтверждали свои слова на деле, оплачивая жилье, питание и обучение для каждого из нас. Тем не менее, даже в конце восьмидесятых годов, жизнь в Калифорнии была достаточно дорогой. Поэтому, для того чтобы суметь позволить мне учиться, а также проходить прослушивания и участвовать в выступлениях исключительно по мере моего желания, мои родители придумали весьма практичный выход из сложившейся ситуации. Вместе с родителями Мидж они приобрели в совместное пользование квартиру в городке Ла Хойя (Калифорния), в которой мы с Мидж и жили весь период обучения в университете. Когда же в 1989 году я покинул МУСШ, чтобы играть роль Билли Крокера в мюзикле «Возможно все», отец и мама Мидж полностью выкупили долю моих родителей.
Эта квартира состояла из двух спален и балкона. По определенным стандартам, причем не только студенческим, она считалась вполне привлекательной. Поэтому некоторое время такое совместное проживание с Мидж казалось действительно потрясающим и великолепным решением. Казалось до тех пор, пока она – как бы там ни было – не начала терять над собой контроль.
Начну по порядку. Сначала мы с Мидж веселились на полную катушку. Дело в том, что ее эпатажное чувство юмора всегда оставалось при ней. Это ведь напоминает вам кого-то еще? К тому же, мы разделяли общее увлечение слащавыми ситкомами и напыщенными драмами. Мы могли часами не ложиться спать, пересматривая старинные сериалы, наподобие «Лодка любви» или «Счастливые деньки», либо соревнуясь в выпивке с моими университетскими друзьями. Когда же мы занимались уборкой после наших постоянных вечеринок, мы одновременно разыгрывали сценки из наших любимых шоу. Именно во время таких домашних выступлений я и начал совершенствовать свою пародию на Шер, которая с тех пор всегда приносила мне бурные овации публики. Особенно однажды, когда я исполнил ее, пока ехал на эскалаторе в Мюнхенском Международном Аэропорту. Даже невозмутимые немцы тогда сочли ее очень забавной.
Если же Мидж было необходимо выполнить какую-нибудь работу по дому, то она обязательно делала это с шиком. Например, он могла нарядиться Белоснежкой и танцевать по комнате, одновременно вытирая пыль и пылесося, напевая при этом «Однажды мой принц придет». К сожалению, ее принц так никогда и не пришел. И вы знаете, я думаю, что если бы он все-таки появился, ему потребовалось бы что-то намного большее, чем простой поцелуй, чтобы спасти ее.
Вообще, Мидж была очень красива и общительна, но, подобно многим девушкам, она постоянно переживала по поводу своего веса, волос и кожи. К тому же - как это не удивительно - ей, несмотря на внешний вид и чувство юмора, трудно было вписаться в какую-либо компанию, и у нее никогда не было настоящих друзей, т.е. других друзей, кроме меня. Теперь я уже понимаю, что тогда это должно было стать для меня первым сигналом к осознанию ее проблем, но в то время я сам был молод, вдали от дома и расправлял свои собственные пресловутые крылья. Я имею в виду - действительно расправлял. Кроме того, как я уже говорил, я несомненно унаследовал от родителей их любовь и пристрастие к вечеринкам.
Постепенно, чем больше я узнавал Мидж, тем больше замечал, что она использует свою взбалмошность для манипуляций другими людьми, особенно своей семьей. Я полагаю, что после многих лет, проведенных вплотную с непредсказуемыми проделками Мидж – они попросту решили отделываться от нее деньгами, оплачивая каждую ее прихоть, лишь бы она оставалась довольна и держалась от них подальше. При этом Мидж почти никогда не пыталась манипулировать мною, поэтому наша дружба, несмотря на ее эпизодические стервозные выходки, так или иначе продолжала существовать. Такое ее поведение, фактически, было ничем иным, как симптомом чего-то значительно более серьезного, но никто, в действительности, не обращал на это внимания.
Т.к. Мидж было тяжело заводить друзей, я частенько брал ее с собой, когда встречался со своей компанией. Кроме того, я познакомил ее с одним из своих университетских приятелей, Торстеном Кейем, который впоследствии стал довольно успешным телевизионным актером. Сейчас он живет в Америке, у него есть две дочери, а одной из его последних работ является роль в мыльной опере под названием «Все мои дети». Первые несколько свиданий Мидж и Торстена прошли успешно, но, вскоре Мидж начала вести многозначительные речи об их взаимоотношениях, причем делала это в такой форме, которая, на мой взгляд, граничила с паранойей.
Как раз в это же время я узнал от еще одного своего друга, что предыдущий университет Мидж покинула по причине своего пугающего и навязчивого поведения по отношению к ее бывшему парню. Поэтому как-то вечером, когда они с Мидж вернулись домой, я отозвал Торстена в сторонку и велел ему «сделать шаг назад». К счастью, именно так он и поступил.
Ко всему прочему, Мидж была одновременно наивной и потрепанной жизнью, поэтому она становилась легкой добычей для жуликов. Так, однажды ее уговорили записаться на курсы моделей, про которые большинство из нас знали, что они проводятся нелегально. Но Мидж не хотела никого слушать, а модельное агентство меж тем все же обладало минимальной легальностью, которая позволяла ему оставаться в деле, и не заострять внимание на излишнем количестве настораживающих факторов. Агентство выпускало свой собственный так называемый каталог и вся задумка состояла в том, что, после прохождения обязательных курсов по подбору макияжа, прически и гардероба, лохушки - ммм, я имею в виду модели - могли выкупить рекламные площади в этом издании, чтобы прорекламировать себя. Компания гарантировала, что затем каталог будет распространен среди всех крупнейших агентств и модельеров страны. Мидж тоже прослушала необходимые лекции и, конечно же, в итоге ей предложили купить на выбор четверть, половину или даже целую страницу в этом каталоге. Мидж настаивала на целой странице, ну и она, соответственно, получила эту самую целую страницу. В конечном итоге счет за все ее приключение вцелом составил десять тысяч долларов! В середине восьмидесятых это была чертовски огромная сумма денег. Впрочем, она остается таковой и сейчас.
Мидж покрыла все расходы своей карточкой Американ экспресс, ничего не объяснив при этом родителям. Когда же они узнали о случившемся, они все равно не стали возмущаться столь ошеломляющим платежом или же глупостью решения вообще отправиться на такие курсы. Хотя, как я полагаю, именно это и было в действительности необходимо Мидж. Она отчаянно нуждалась в каком-либо отклике, и если уж она не могла получить положительный, то отрицательный тоже вполне сгодился бы. Даже если бы он означал, что родители аннулируют ее кредитную карту, доставят ее домой и будут орать на нее в течение месяца. Мои собственные отец и мама в подобной ситуации несомненно приволокли бы меня домой за шкирку и долго-долго кормили бы одними потрохами.
Как раз после этого происшествия поведение Мидж стало все более и более нестабильным. Она могла вдруг пропасть сразу на несколько дней, а когда затем возвращалась домой, то приносила с собой одну или даже две бездомных кошки, либо приводила дорогую собаку, которую она купила, воспользовавшись кредитной карточкой своего отца. Я, конечно, тоже люблю животных не меньше, чем все остальные, но наша квартира постепенно начала выглядеть и пахнуть будто филиал зоомагазина. В другой раз она могла вдруг начать поедать все, до чего дотягивалась, зато на следующий день она твердо отказывалась от всего спиртного. Меж тем ее спальня неумолимо заполнялась грязной одеждой, потому что она прекратила заниматься стиркой. В конечном счете, эта куча стала невероятно огромной, а у Мидж закончилось все чистое белье и футболки. Но она, вместо того, чтобы воспользоваться стиральным порошком, попросту вышла из дома и купила себе новые трусики. Вообще же, если в те дни Мидж не блуждала по улицам, то она проводила сутки напролет у себя в кровати, полностью погруженная в свою безнадежность и отчаяние.
Возможно, задним умом мы все крепки, но насколько же больше стоит предвидение! Когда я вспоминаю тот период с Мидж, то теперь я уже понимаю, что такое ее поведение было вызвано не просто личными причудами. К сожалению, те, кто знал Мидж в течение многих лет и мог бы засвидетельствовать, что подобные симптомы у нее повторялись снова и снова, очевидно предпочли продемонстрировать полнейшую слепоту и даже не попытались оказать Мидж какую-либо значимую помощь, чтобы остановить ее окончательное погружение в психоз.
На тот момент мне было всего лишь двадцать лет, и я только начал разбираться в самом себе, но даже я, в конечном счете, смог понять, что с Мидж творится что-то действительно неладное. Она полностью саморазрушалась буквально у меня на глазах. По молодости лет я подумал, что смогу помочь ей тем, что буду силой вытаскивать ее из кровати и ставить ей собственные ультиматумы. К сожалению, все мои действия фактически были подобны попытке заклеить пластырем зияющую рану. Я кричал ей: « Ты не вернешься в свою комнату, пока не уберешь весь тот бардак, что ты устроила на кухне», а затем становился в дверях ее спальни. В ответ Мидж прожигала меня взглядом, но, тем не мене, убирала за собой. Я прилагал все возможные усилия, чтобы взбодрить ее во время апатии и утихомирить во время безумств, но что ей на самом деле было необходимо, так это вмешательство ее родителей, а вовсе не сострадание ровесника.
Временами, когда Мидж достигала пика своего болезненного состояния, я негодовал по поводу того, что оказался единственным, кто заботится о ней. Дело в том, что ее родные, несмотря на их осведомленность об ухудшении ее душевного здоровья, никогда не стремились вернуть ее домой. Я полагаю, что они были парализованы мыслью о том, что психологическое расстройство Мидж так или иначе было вызвано их воспитанием. Тогда как на самом деле, оно было вызвано как раз их безразличием к состоянию ее психики. Я хочу сказать, эй, ведь это же были восьмидесятые, а вовсе не Средние Века! На самом деле Мидж могла и должна была быть спасена.
За несколько дней до того, как я должен был отправиться в Англию, чтобы провести там целый семестр, согласно программе театрального обучения МУСШ, Мидж вернулась домой после трехдневного загула и заявила, что была похищена неким культом. Теперь ее безумия стали еще запущенней, а периоды апатии почти доводили ее до роковой черты. В ночь же, накануне моего отъезда из Калифорнии в Лондон, мы вместе смеялись, пили шампанское и произносили тосты за наше будущее. К сожалению, для Мидж его оставалось совсем немного, а этот совместно проведенный вечер в итоге оказался последним разом, когда я видел ее.
После того как я получил роль в мюзикле «Возможно все», я перебрался в Лондон на постоянное место жительства. Но, т.к. изначально покидая Штаты, я рассчитывал уехать только на семестр, то, следовательно, я взял с собой лишь ограниченное количество вещей. Поэтому мои родители вынуждены были съездить в Калифорнию и с помощью Эндрю упаковать все мои оставшиеся пожитки, а затем перевезти их на хранение обратно в Иллинойс.
Кроме того, они сообщили родителям Мидж, что Мидж пребывает в абсолютно ужасающем состоянии, и они уверены, что ей нельзя продолжать и дальше оставаться одной. На тот момент квартира уже превратилась в руины, и то же самое произошло и с самой Мидж. Но, вместо того, чтобы немедленно забрать Мидж домой, ее родители предпочли отправить к ней на помощь одного из ее братьев. Когда же он добрался туда - то попал в зоопарк. В прямом смысле этого слова. В квартире находилось множество бездомных животных, и повсюду были грязь, отходы и даже фекалии. Мидж же попросту сбрасывала все это с балкона, а затем оставляла лежать все там, куда оно приземлилось - в роще позади здания.
Когда Мидж все-таки вернулась домой, ей был поставлен диагноз: биполярная шизофрения с расщеплением личности. И я познакомился с каждой из них. Я вовсе не шучу. Дело в том, что, несмотря на все происходящее – обследования, лечение и заботу, Мидж продолжала звонить мне. Я мог выйти с дневного спектакля – и Мидж звонила мне, я мог закончить вечернее представление – и Мидж звонила мне снова. Я же напоминал ей о необходимости придерживаться курса лечения и о том, что в будущем она сможет опять превратиться в прежнюю «старушку» Мидж.
Меж тем, жизнь шла своим чередом, а я получал роли в различных постановках. Однажды, спустя некоторое время после того, как у меня состоялся длительный разговор с Мидж, я узнал от своей мамы, что Мидж была госпитализирована в тяжелом состоянии с диагнозом лейкемия. На сей раз это было не психическое заболевание, но физическое. Откуда только оно взялось?
Через несколько недель мама опять позвонила мне и рассказала, что Мидж умерла. Я был опустошен и безутешен. Мне потребовалась целая вечность, чтобы я смог смириться с тем, что кто-то настолько молодой, с таким количеством лет для жизни впереди, мог уйти из этого мира, причем уйти таким трагическим путем. И даже сегодня я уверен в том, что Мидж покончила жизнь самоубийством.
Церемония ее похорон оказалась закрытой и была проведена очень быстро. У Мидж не было некролога, поминальной службы, либо еще чего-то общепринятого. Я считаю, что подобное отношение было ничем иным, как последним проявлением неуважения. Согласно моему мнению, ее родители отнеслись к смерти Мидж точно так же, как они относились к ее жизни - лишь бы было поменьше возни. Друзья и соседи, которые были близки к семье Мидж и которые знали ее саму достаточно хорошо – такие, как мои отец и мама, или такие, как я сам - хотели помянуть Мидж и скорбеть о ней на какой-нибудь официальной церемонии. Но, этого не произошло. В крайнем случае, я хотел хотя бы отправить ей цветы, но меня попросили не делать даже этого. Причем не меня одного. Все близкие друзья и члены семьи Мидж тоже были остановлены и не допущены.
Вскоре после смерти Мидж мои отец и мама, а также еще несколько их друзей из Джолиет были приглашены на вечеринку на выходные дни к родителям Мидж в их домик у озера. Во время ужина общий разговор неожиданно принял такой поворот, когда отец Мидж разразился злобной проповедью по поводу меньшинств и геев. Спустя пару минут мои родители поставили свои бокалы на стол, встали и ответили ему: «Ты ханжа и гомофоб. Ты знаешь, что Джон гей, но все же стоишь здесь и извергаешь свой яд. Мы уходим. И мы не хотим больше оставаться под одной крышей вместе с тобой».
Мама Мидж попыталась остановить их, уговаривая, что ее муж вовсе не хотел сказать то, что сказал. Но в действительности именно это он и хотел, и мои родители сразу все поняли. Потому что иногда бывает так, что истинное лицо человека открывается как раз в таких вот неосторожных высказываниях. Что и произошло в тот раз.
Мама и отец поднялись в отведенную им спальню, упаковали свои чемоданы и уже через полчаса ехали посреди ночи по незнакомой сельской местности в поисках хоть какого-нибудь отеля. Затем они позвонили Кэрол и рассказали ей о случившемся, поэтому ее муж Кевин зашел в компьютер у себя дома в Милуоки и быстро нашел им ближайший местный мотель. Потом родители позвонили мне в Лондон. Я же оставался с ними на связи до тех пор, пока не убедился, что они, несмотря на их эмоциональное состояние, смогут добраться до места благополучно и не съедут по дороге в кювет.
Что же до семьи Мидж, то после этой ночи мои родители никогда больше не имели с ними никакого дела. Когда же я сам вспоминаю о Мидж, причем делаю это довольно часто, я не могу не подумать о том, насколько другой могла бы быть ее жизнь, если бы у нее были родители, готовые нестись сквозь ночную тьму ради ее защиты. Мидж была очень красивой и обладала щедрой душой, и мы с нею хорошо повеселились вместе. Но ей было всего двадцать девять лет, когда она умерла, и я все еще продолжаю тосковать по ней.
Дополнения к главе 9
@темы: J.Barrowman, Anything Goes
